Психопомп

В сильнейшем волнении провел Марк Питовранов весь следующий день. В горле отчего-то все время пересыхало, и он так часто пил воду, что Лоллий хмыкнул и заметил, уж не перебрал ли вчера сынок горячительных напитков и не по сей ли причине страдает сушняком? Марк отмахнулся. Несколько раз он порывался позвонить маленькому человечку и объявить ему свой решительный отказ от участия в его сомнительном предприятии – но всякий раз, набрав номер, давал отбой и опускал руку с мобильником. Попробуем, говорил он себе, рассуждать логично. Итак: я отказываюсь. Что из этого следует? Следует бесспорно, неумолимо и жестоко: не будет необходимых для спасения Оли денег. Еще вопрос. Можно ли каким-нибудь иным способом добыть эти пятьдесят тысяч? Да, можно – продав Олину квартиру. А где она будет жить? У нас, разумеется, тем более что папа отнесся к ее появлению в нашем доме в высшей степени благосклонно. Однако нам отпущено десять дней, а продажа квартиры займет месяц, а то и два. Далее. Есть соображение, что гнус всего лишь запугивает Олю; но с неменьшей уверенностью можно полагать, что он возбудит уголовное дело и на время следствия упрячет Олю в тюрьму, а потом суд и приговор, чего допустить ни в коем случае нельзя. Зайдем с другой стороны: я берусь устроить фальшивые похороны, все проходит без сучка и задоринки, родные и близкие утирают глаза, над могилой появляется крест, а где-нибудь в стране далекой лжепокойник начинает новую жизнь. Прекрасно. Но вот незадача: на какой-то стадии обман вскрывается, меня берут под белы руки, обвиняют… в чем? надо полагать, в мошенничестве, и сажают… Он открыл компьютер, набрал в поисковой строке «наказание за мошенничество» и получил ответ, что до пяти лет. Ну что ж, вздохнул Марк, представив барак, койки в два яруса и соседа с выколотыми на груди церковными куполами. Если деньги вперед и Оля будет в безопасности, отчего не рискнуть. Однако все равно – неспокойно было на душе у него. Он опять принялся разбирать возможные последствия своих решений, но затем плюнул и пошел к отцу. Сидя за рабочим столом, Лоллий глядел в открытое перед ним окно и созерцал вставшие в круг соседние дома, в просветах между ними – березы и сосенки бывшего леса, а теперь парка с дорожками и скамейками, и простершееся над городом голубое, выцветшее, жаркое небо. Вот, кивком головы указал он на вид из окна, а ведь говорят, нам еще повезло и наши окна не смотрят в окна дома напротив. Не представляю, как жить под присмотром чужих глаз. Повесил бы занавески, буркнул Марк. Сын мой, сказал Лоллий, отвернувшись от окна и взглядывая на Марка, у тебя скверно на душе? Деньги? Не удалось? Где, у кого, каким манером я могу добыть столько проклятого бабла! – с горечью произнес Марк. Хоть с топором на большую дорогу… Впрочем, помедлив, сказал он, есть одна возможность. Слушай. С неподдельным интересом внимал Лоллий его рассказу, лишь изредка позволяя себе краткие восклицания, наподобие: ага! или: с ума сойти! или: надо же! А когда Марк умолк, Лоллий отозвался пожатием плеч и словами: вполне литературный сюжет. Что-то такое из Монте-Кристо… Помнишь ли Эдмона Дантеса и аббата Фариа? Ах, папа, с досадой промолвил Марк. Сейчас я завидую всем, у кого много денег, – в том числе и графу Монте-Кристо. Пару алмазов из его сундука, и я был бы на седьмом небе. Великий роман, говорил между тем Лоллий, как бы не слыша сетований родного сына. Увы – этого никак нельзя сказать о слабенькой пиеске Льва Николаевича, еще более напоминающей твой сюжет. Да у меня не сюжет, с досадой возразил Марк. У меня жизнь. Лоллий продолжил. «Живой труп» – ты помнишь? Марк нехотя кивнул. Точь-в-точь. Но твой «покойник» вряд ли будет вести себя, как опереточный – нет – мелодраматический герой Толстого и под занавес пускать себе пулю в сердце. Н-да. Ты хоронишь гроб с кирпичами или неопознанным трупом, а твой нувориш начинает новую жизнь. Неглупый, видимо, человек. Обретает неслыханную свободу и пишет жизнь с чистого листа. А он женат? Было бы славно, если бы он был женат – на малосимпатичной особе, которой, однако, он обязан своим состоянием. Она держит его в ежовых рукавицах. Этакая мегера с волосатыми, как у царицы Савской, ногами. У меня есть с кого списать, проговорил Лоллий, вспомнив свою первую жену. Он любит другую и решает… Постой, постой, вдруг пробормотал Лоллий, по-видимому, только сейчас уяснив, чем должен будет заниматься Марк. А если обнаружится? Что тогда? Пальцами обеих рук Марк изобразил тюремную решетку. Что ты говоришь! Это считается преступлением? Статья сто пятьдесят, параграф третий, ответил Марк, мошенничество с использованием своего служебного положения. Позволь, сказал Лоллий, какое у тебя служебное положение? Ну да, ну да, ты же… Он не договорил. Нет! – воскликнул он. Ни в коем случае! И Олю не спасешь, и себя погубишь! Самоубийство! Оле надо помочь, кто спорит. Ты знаешь, я люблю ее, как дочь. Я голову сломал, думая, как ей выбраться из этого капкана. Бедная девочка. Пусть она пойдет и скажет этому злодею, чтобы он подождал. Квартиру продать нужно время. Ему нельзя ждать, объяснил отцу Марк. Люську он засадил в СИЗО, и теперь ему надо или одну ее в суд тащить, или вместе с Олей. У него сроки. Лоллий развел руками. Ну, я не знаю.