Психопомп

Если Лоллий задумался над вопросом, сколько лет его сыну, Марку, то, конечно же, это не делает ему чести как отцу. Хотя разве не случалось и вам, милостивый государь, отвечать на точно такой же вопрос только после некоторых размышлений, подсчетов и пришедших, слава Богу, на ум памятных обстоятельств. Но мы скажем точно: Марку Питовранову тридцать шесть лет. Скажем точнее: он родился в августе, причем заметим, что и тогда столь же беспощадно жгло солнце и наводило уныние побледневшее от жары небо. Являясь безусловными сторонниками точности, мы хотели бы указать день, вернее, поздний вечер, когда с уверенностью можно было сказать, что бабушка еще не родившегося Марка уснула, и супруги, не опасаясь ее внезапного появления на пороге их спаленки, могли приступить к зачатию ребенка, которого так желала Ксения, все более настойчиво указывая, что ей скоро двадцать семь и она ни о чем так не мечтает, как о том, чтобы на свет появилось дитя их любви. Ясно, что это был декабрь предыдущего года. День? Уж не думаете ли вы, что зачатие совершилось семнадцатого, когда миру было объявлено, что в СССР создана и испытана нейтронная бомба, сверхоружие, невиданная еще смертоносная сила, способная поразить все живое, но оставляющая в целости и сохранности здания, трамваи, станки – словом, все, в чем нет души? Впечатлительные люди переставали спать от предносящейся их внутреннему взору картины города мертвых, в котором и младенцы, и взрослые, и старики оставались бездыханными на том самом месте, где их застиг всепроникающий поток быстрых нейтронов. Виделось им, как по пустынным улицам среди вставших кое-как машин с мертвыми водителями, остановившихся трамваев с уснувшими беспробудным сном пассажирами и словно бы опаленных огнем деревьев со свернувшимися и почерневшими листьями в поисках места, где можно принести потомство, с тоскливым мяуканьем бродит чудом уцелевшая кошка. В этот же день появился плакат, на котором славянского вида пролетарий устанавливал на земном шаре транспарант с надписью: нейтронной бомбе – НЕТ и смахивал в тартарары волкоподобных негодяев с опознавательными знаками доллара и черепа со скрещенными под ним двумя берцовыми костями. Нет, нет, это был день, совершенно неподходящий для зарождения новой жизни. В декабре были еще события, как бы отбрасывающие нежелательную тень на того, кому предстояло появиться на свет. Ну, в самом деле, зачем было вставать бок о бок с большим начальником из КГБ Семеном Кузьмичом Цвигуном, из генерал-полковника тринадцатого числа ставшего генералом армии, – с тем самым Цвигуном, вокруг которого бродили нехорошие слухи и который три, нет, позвольте, четыре года спустя пустил себе пулю в лоб? Или, страшно сказать, с проклятым Чикатило, двадцать второго декабря убившим первую свою жертву – девятилетнюю Леночку Закотину? Святой истинный крест, голова идет кругом при мысли, какими многоразличными событиями, происшествиями и случаями насыщен каждый день нашей жизни. Честный взор в прошлое поневоле вызывает стеснение в груди и рвущийся из глубины сердца вопрос: неужто и я лягу песчинкой в необозримый погост мировой истории? И буду лежать рядом с царем Соломоном и всеми женами его, с Гаем Юлием Цезарем, пророком Мухаммедом, Владимиром Красное Солнышко, Наполеоном и – чур меня! – товарищем Сталиным?