Психотехническая лига

— Я не рассказал тебе до конца эту историю, Жако, — прошептал он. Его руки действовали сами по себе, вытирая кровь его пиджаком. Слова лились из Фурье, словно из испорченного магнитофона. — Хотел бы, чтобы я рассказал тебе окончание этой истории. Может быть, тогда бы ты понял… а может быть, нет. Марий ударился в политику после своей победы. У него был авторитет его победы, он был наиболее авторитетным человеком в Риме, его намерения были честны, но он не разбирался в политике. Последовала неразбериха, винегрет коррупции, убийств, гражданской войны, и, через пятнадцать лет, окончательное падение Республики. Тому, что пришло ей на смену, дали имя Цезаризм.

— Мне бы хотелось думать, что я избавил тебя от участи второго Мария.

Дождь залетал в комнату через разбитое окно. Фурье поднялся и закрыл остекленевшие глаза. Он не знал, сможет ли когда-нибудь забыть выражение этих глаз.

Ооновец

Цена героизма безжалостно высока. То, что Фурье уничтожил, было частью его самого. Его детская вера умерла вместе с Рейначем. Хотя Стефан Ростомили, истинный убийца, оставшийся безнаказанным, позже снабдил Фурье лучшим оружием в борьбе против Хаоса.

Голод, чума, лишения, радиоактивность были постепенно преодолены. Годы Голода сменились Годами Безумия — это стало маленьким толчком к разрастанию нового массового горя. Такие повороты позже сменились более спокойными временами только благодаря обновленной ООН, созданной Первой конференцией в Рио. Всеобщий мир возродил процветание только в последние десятилетия века. Исследование космоса открыло новые внешние границы, пока Психотехнический Институт, выросший из теорий профессора Валти, занимался своими старыми изысканиями. К несчастью, эти удачные открытия были не всем по душе.

I

Они ушли. Их корабль тихо исчез в небе, унося всех шестерых. Доннер наблюдал все это с балкона — у него были удачно подобранные апартаменты с видом на подобные достопримечательности — вот они вышли на посадочную площадку и скрылись в металлической оболочке. Теперь место освободилось, и пришло время ему заняться делом.

На мгновение Доннер ощутил нерешительность. Много дней он ждал этой минуты, но человек неохотно идет на смертельный риск. Глаза Доннера блуждали по карточке, лежавшей на столе. Темноволосая красивая женщина и ребенок у нее на руках, казалось, смотрели на него. Губы женщины были приоткрыты, будто говоря что-то. Он хотел нажать кнопку, оживившую бы этот кадр, но не осмелился. Пальцы Доннера нежно погладили стекло над щекой женщины.

— Дженни, — прошептал он. — Дженни, дорогая…

Наконец Доннер взялся за работу. Его цветная свободная пижама сменилась серым костюмом, незаметным на фоне стен здания. Простая невыразительная маска должна была надежно скрыть его лицо. Он пристегнул плоский ящик с инструментами к поясу и смазал кончики пальцев коллодием. Захватив моток веревки в одну руку, Доннер вернулся на балкон.

Отсюда, с высоты двухсот тридцати четырех этажей, ему открылся широкий вид на равнину Иллинойса. Насколько хватало взгляда, местность прочерчивали поля пшеницы, скрытые туманом у горизонта, над которыми простиралось прекрасное небо. Кое-где располагались небольшие группы деревьев; белые полосы старого шоссе пересекали поля, но все равно это смотрелось, как единая необъятная панорама. Сельскохозяйственные владения Среднего Запада раскинулись по всем направлениям, куда ни кинь взгляд.

По другую сторону отвесно вздымалось многоквартирное здание, словно вырастающее из деревьев окружающего парка. Это был настоящий город длиной в две мили, состоящий из правильных громад стен и окон. Он возвышался на равнине, подпирая небо, в своей великолепной самонадеянности, заканчиваясь на шестьдесят шесть этажей выше, чем квартира Доннера. Свободный легкий степной ветер трепал его одежду; человек мог слышать нескончаемый гул, приглушенное пульсирование механизмов и жизни здания — самовлюбленного гигантского организма.