Психотерапия и экзистенциализм. Избранные работы по логотерапии

Как же это происходит в реальной ситуации? Позвольте мне вернуться к сеансу психодрамы в логотерапевтической группе, о которой я упоминал ранее. Когда мы с пациентами обсуждали смысл страдания, я спросил у них, способна ли понять его обезьяна, которой много раз делали уколы в целях разработки вакцины против полиомиелита. Группа единогласно ответила: «Конечно нет! Ведь со своим ограниченным разумом обезьяна не может войти в мир человека, где ее страдания были бы понятны». «Но что же человек? – продолжил я. – Вы уверены, что человеческий мир – это конечная точка эволюции мироздания? Разве нельзя предположить, что есть другое измерение за пределами нашего – мир, в котором дан ответ на вопрос о конечном значении человеческих страданий?»

По своей природе этот высший смысл превосходит ограниченные интеллектуальные возможности человека. В отличие от писателей-экзистенциалистов, заявляющих, что человек принужден выносить крайнюю абсурдность бытия, я утверждаю, что он должен выносить только свою неспособность охватить умом и постичь высший смысл. Человек призван сделать выбор между альтернативами «конечная абсурдность или высший смысл» только на экзистенциальных основаниях, через тот способ бытия, который он выбирает. Я бы сказал, что в том, как существовать, заключен ответ на вопрос о том, зачем существовать.

Итак, окончательный смысл – это вопрос не интеллектуального познания, а экзистенциальных обязательств. Можно также сказать, что простой смысл поддается пониманию, но окончательный смысл надо истолковать. Меж тем истолкование включает в себя и решение. Реальность по сути неоднозначна, поскольку допускает множество интерпретаций. Выбирая одну из них, человек оказывается в ситуации, аналогичной проективному тесту. Чтобы было понятнее, позвольте рассказать о следующем опыте.

Незадолго до того, как Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну, меня вызвали в американское консульство в Вене для получения иммиграционной визы. Мои престарелые родители ожидали, что, как только мне ее выдадут, я покину Австрию. Однако в последний момент я засомневался: меня мучило то, что придется оставить родителей. Я знал, что их могут отправить в концлагерь в любой день. Разве я не должен быть с ними? Размышляя над этой дилеммой, я почувствовал, что в таком случае человек рассчитывает получить подсказку с небес. Именно тогда я заметил кусок мрамора, лежащий дома на столе. Когда я спросил о нем отца, тот объяснил, что нашел камень на том месте, где национал-социалисты сожгли самую большую венскую синагогу. Отец взял обломок мрамора домой, потому что он был частью скрижалей, содержащих десять заповедей. На каменной поверхности была выгравирована позолоченная буква иврита, всего одна. Отец объяснил, что это обозначение только одной из заповедей. «Какой именно?» – нетерпеливо спросил я. «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле», – последовал ответ. Так что я остался с отцом и матерью и решил, что американская виза мне ни к чему.

Я вполне мог принять этот кусок мрамора за знак свыше, потому что уже задолго до этого в глубине души знал, что останусь. Я лишь спроецировал это решение на предмет, который его выразил. Точно так же он служил бы самовыражению, если бы в нем увидели карбонат кальция – и только. Хотя в этом случае я говорил бы скорее о проекции экзистенциального вакуума…

Человеку не избежать необходимости принимать решения. Реальность неизбежно заставляет определяться. Человек постоянно делает выбор, порой невольно, неосознанно или против воли. Через эти решения он определяет себя. Постоянно, непрерывно он создает и формирует себя. Сказав Agere sequitur esse[58], Фома Аквинский был прав лишь наполовину: человек не только ведет себя в соответствии с тем, что он собой представляет, – он также становится тем, что он есть, в зависимости от того, как себя ведет. Человек не вещь среди других: вещи определяют друг друга, а человек в конечном счете определяет себя сам. То, чем он становится, используя свои возможности и окружение, он делает самостоятельно. В живых лабораториях концлагерей можно было видеть, что одни вели себя как свиньи, тогда как другие были подобны святым. Оба эти потенциала заключены в человеке. Какой из них реализовать, зависит от его решения, а не от условий. Пришло время включить это свойство бытия в определение человека. Наше поколение узнало человека таким, каков он есть: и тем, кто создал газовые камеры Освенцима, и тем, кто входил в эти газовые камеры, не склонив головы, с молитвой «Отче наш» или «Шма Исраэль» на устах.

III. По ту сторону самоактуализации и самовыражения

[59]