Псинка

В четвертый раз Псинка выбежала из-за амбара и осторожно положила рядом с тремя щенками маленького серого зверя неизвестной породы.

— Батюшки, да это котенок! — взвизгнула Галка, от изумления, а Аким Васильевич даже нахмурился и, присев на корточки, взял в руки пискливого слепого коташку, похожего на крысенка.

— Действительно котенок, — проговорил он, осмотрев его со всех сторон, и протяжно свистнул. — Вот так история!

А Псинка уже тащила второго.

— Мама, Псинка котятами ощенилась! — кричала Галка на весь двор и стремглав кинулась в кухню.

Оттуда выбежала удивленная мама, а за ней, сгорая от любопытства, вразвалку торопилась рябая стряпуха Анисья.

На ступеньках, сбившись в кучку, лежали три рыженьких щенка вперемешку с серыми слепыми котятами.

А из-за амбара степенно приближалась Псинка, осторожно неся в зубах третьего.

Это был последний.

Псинка бережно опустила его рядом с другими и, улегшись подле, подмяла всю живую, пискливую кучку к себе под живот.

Малыши закопошились, тычась в него носом и, найдя, наконец, то, что им полагалось по чину, аппетитно зачмокали.

Дед Аким Васильевич недоуменно развел руками.

— Вот и подите же! Откуда тут быть котятам? — вслух размышлял он, покусывая белоснежный ус.

— Как откудова? — неожиданно выступила на сцену Анисья. — Да я самолично на прошлой неделе вон туда, за амбар, машинных котят выкинула. Наплодила, проклятая, полон дом кошек, пропасти на них нет. А Псинка, знать, подобрала. У, дуреха!.. — расплылась в широчайшую улыбку Анисья.

А Псинка вовсе не чувствовала себя дурехой.

Она благосклонно взирала на сосущее потомство и широким розовым языком нежно лизала брюшко одного из своих котячьих приемышей.

Так появилась в Дубках новая кошачья порода. Псинкины приемыши по внешнему, виду ничем не отличались от своих сородичей, но характером вышли какие-то чудные.

— Оглашенные! — говаривала про них Анисья и неизменно ухмылялась.

Они хвостом ходили за своей кормилицей, видимо, презирали обыкновенных домашних кошек и были в неразрывной дружбе со своими молочными братьями: ели с ними из одной плошки и целыми днями кучей валялись на солнце.

Замечательней же всего было то, что остальные дворовые псы, находившиеся в неизменной и непримиримой вражде с многочисленными дубковскими кошками, не только не выказывали вражды и неприязни к псинкиным котятам, но вскоре заключили с ними явно дружественный союз.

* * *

Теперь, когда прошло уже много лет с тех пор, трудно припомнить все, что случалось с Псинкой за время жизни ее в Дубках.

Но один случай запомнился мне накрепко, и им-то я и закончу свой рассказ.

Случилось это спустя года три после нашего с ней знакомства.

Дело было летом, кажется, в конце июня.

Как-то в полдень мы с Галкой по заведенному порядку кормили перед кухней собак.

По двору разносилось аппетитное чавканье. Псинка глодала большую жирную кость и урчала от удовольствия.

Вдруг во двор забежала маленькая черненькая собачонка.

Воровато оглянувшись и поджимая хвост, она метнулась туда, сюда и, с молниеносной быстротой подбежав к мирно обедавшим собакам, тяпнула их одну за другой — кого за ногу, кого за хвост.

Началась свалка. Обиженные псы с Псинкой во главе кинулись на обидчицу: собачонка оглянулась, лязгнула на них зубами и стремглав кинулась в лес.

Собаки взвыли, но остались на месте и испуганно поджали хвосты.

— Вот поганая! — возмутилась Галка, озабоченно осматривая пострадавших. — Тяпнула, словно дело сделала, и на утек.

Укусы оказались пустяковыми, и вскоре происшествие это забылось.

Прошло недели две.

Мы с Галкой шлялись у реки, собирали к обеду по маминому заказу молодой щавель.

Тут же бегала Псинка и огромная овчарка Муха.

— Что это с Мухой сегодня? — удивлялась Галка.

А Муха действительно вела себя странно.

Она то и дело подбегала к реке, точно испытывая жажду, тыкалась мордой в воду, но не пила, а хватала водоросли и, выплюнув их, громко, судорожно лаяла.

Псинка вела себя, как всегда — весело, но степенно.

По возвращении домой с Мухой произошло нечто странное.

По двору ходила курица.

Муха совершенно спокойно подошла к ней, неожиданно схватила ее за горло, удушила на наших глазах и, даже не взглянув на свою жертву, лениво ушла в тень.

Мама, наблюдавшая это через окно, с тревожным лицом вышла во двор и собственноручно посадила Муху на цепь.

— Что с Мухой, мама? — пристали мы.

— Не знаю — озабоченно пожала мама плечами. — Только не смейте подходить к собачнику. Неровен час…

Все произошедшее на наших глазах было так странно, что мы, вопреки обыкновению, послушались и к Мухе больше не подходили.

А она вела себя все странней и странней. Изредка хрипло лаяла и все что-то ловила в воздухе.

— Смотри, Муха бредит. И мух-то никаких около нее нет, а она ловит… — говорила Галка, издали наблюдая за собачником.

Дедушки Акима Васильевича, как на грех, не было дома — он должен был вернуться только к вечеру, но зато неожиданно, проездом в соседнюю земскую больницу, завернул в Дубки отец.