Псоглавцы

— Ну, они покусали его так, что он был весь в крови. Потом отнес их в город, в Ходский замок, королевскому пану бургграфу, а тот, говорили, послал их от себя какому-то важному пану в Прагу.

— Вот бы такая медведица сожрала Ломикара на охоте… — произнес один из парней.

— Ну, этот рыжий Иуда успеет подсунуть ей несколько ходов. Мы ведь теперь не люди…

— Тс… Тише! Слышите? Колокольчик!.. — воскликнула Манка.

Все умолкли, прислушиваясь. Ничего не было слышно. Однако Манка уверяла, что она не ошиблась.

— Кому придет охота ездить в такую непогоду?

И все-таки парни и девушки продолжали прислушиваться. Но они слышали только завывания ветра, хлеставшего снегом по окнам.

Глава одиннадцатая

В это время волынщик Искра Ржегуржек был дома один со слепым отцом. Старик лежал на печи, а сын нетерпеливо расхаживал по горнице. Он то и дело без всякой надобности отправлял пылающую лучину в деревянном светце. По тому, как он снимал нагар и поправлял лучину, видно было, что мысли его далеко. Сняв нагар, он снова принимался шагать из угла в угол, останавливался у окна и вглядывался во тьму, где падал снег и гудел ветер, доносивший глубокие вздохи леса.

Вдруг старик зашевелился на печи и промолвил:

— Кто-то на дворе…

Искра услышал стук в дверь. Он вышел в сени и спросил:

— Кто там?

— Я, Немец из Мракова.

В горницу вошел еще довольно молодой ход, невысокого роста, с хитрыми живыми глазами. Он сразу же весело заговорил:

— Ты один, волынщик?

— Один, староста. Жена сегодня бродяжит.

— Вместо тебя?

— Пусть тоже попробует. А то она ругает меня за это, — добавил он с лукавой усмешкой.

— Так она умеет дудеть? — продолжал шутить староста.

— Еще как! Только меня мать с детства учила: не будь дураком, не пляши под женину дудку.

— Ого, сколько у тебя музыки! Зачем же женился?

— Да свои нагудели… Немец рассмеялся и спросил:

— Кто же?

— Отец.

— Ой, парень! — отозвался с печи слепой отец. — Опять потешаешь, шутки шутишь!

— Ну и пусть, что за беда! — вступился Немец.

— А почему нам не посмеяться, — сказал Искра. — Смех — лучшее лекарство. Ломикар сейчас тоже, наверное, смеется. Купил нас по дешевке, — стыдно сознаться.

— А остальное украл, — добавил староста.

В это время в дверь опять постучали. Волынщик вышел в сени и негромко спросил, кто там.

— Псутка, — отозвался звонкий голос. А за ним точно медвежий рев:

— Брыхта.

— А, постршековские! Добро пожаловать, входите! — пригласил волынщик и, распахнув дверь, ввел новых гостей в горницу. Первым вошел Псутка — тот, что был у Пршибеков с Пайдаром и молодым Шерловским, когда в деревню нагрянули кирасиры и увели Матея Пршибека и его старого отца. Спутник Псутки, постршековский староста Брыхта, был высокий, жилистый, ширококостный мужчина; густые черные брови щетинились на его низком лбу; а под ними сверкали живые, беспокойные глаза. Во всех чертах его смуглого лица отражались упрямство и смелость, и это впечатление отнюдь не смягчалось широким багровым шрамом, пересекавшим весь лоб. Якуба Брыхту хорошо знали не только по всему Ходскому краю, но и дальше — на чешской стороне и даже за горами, соседи баварцы. Баварцы, пожалуй, лучше других были знакомы с его страшным стояком[9], который он, недолго думая, выхватывал из-за голенища.

Усевшись на лавке рядом с мраковским Немцем, он выругал погоду и стал счищать наконечником чекана снег, примерзший к его высоким сапогам. А волынщик уже опять открывал дверь, и в горницу вошли еще гости: Матей Пршибек, староста Сыка и Криштоф Грубый из Драженова, которому ветер порядком взлохматил и набил снегом седые волосы. Вошедшие поздоровались, но не успели они начать разговор, как пришлось здороваться с новыми гостями, подъехавшими к дому в санях. Эти были издалека, из Поциновице: двоюродный брат Пршибека, широкоплечий Пайдар, и молодой Шерловский в коротком кожухе, вышитом цветными узорами.

Этот стройный красивый юноша выделялся среди мужчин и стариков, вопросительно глядевших на него. Как бы отвечая на общий безмолвный вопрос, Пайдар объяснил, что отец Шерловского, поциновицкий староста, болен и не мог сам приехать. Но на молодого Шерловского можно положиться, как и на старого.

Через минуту народу еще прибавилось: пришел ходовский староста Иржи Печ и староста из Кленеча Адам Эцл.

Наконец, все расселись вокруг стола — кто сняв кожух, в белом суконном жупане, а кто и так, в кожухе. Чуть поодаль от других молча сидел Матей Пршибек, весь превратившийся в зрение и слух.

Старост из ближних мест пригласил сюда Козина. Дальних же обошел Искра Ржегуржек, сообщивший им от имени Козины и Сыки о месте и времени тайного собрания.

Ему, разумеется, влетело от жены. Опять шляется черт знает где! — скажи он правду, жена бы сразу успокоилась, но он молчал и только отшучивался. Сейчас Искра то снимал нагар с лучины, то вставлял новую, то подходил к окну и прислушивался, а под конец даже вышел на крыльцо и стал вглядываться в ночную тьму.

Из горницы глухо доносились обрывки оживленного разговора.