Псоглавцы

— Даже и этого мы лишены! — рыдала девушка, опустившись в кресло, исполненная гнева и горя. — Держит нас тут среди этих дикарей… — И она закрыла лицо воздушным кружевным платочком, не слушая утешений склонившейся над нею матери.

Вдруг баронесса замолчала. Мария тоже подняла голову.

— Конский топот, — сказала баронесса. — Кто-то приехал. Вероятно, посланный, которого ждет отец.

Она приблизилась к дверям кабинета мужа.

— Разговаривает. Там кто-то есть. Надо позвать Петра, узнать, кто приехал. Может, это посланный?

Но не успела она позвонить в колокольчик, как вошел сам Ламмингер с распечатанным письмом в руках.

— Уже здесь! — с необычайной для него живостью воскликнул Ламмингер.

Жена удивленно взглянула на него.

— Приехал посланный.

— Управляющий?

— Нет. Тот захворал в дороге. Официальный курьер. Все кончено, все решено. Им отказали. Комиссия не признала их прав…

— Значит, вы победили?

— Полностью. Ну, сегодня они в последний раз разыграли из себя свободных. И это им тоже так не пройдет!

— Они еще ничего не знают?

— Не знают и не предчувствуют. Наоборот, полны надежд. Ха-ха! Вот будет сюрприз!.. А ты, дочурка, все огорчаешься? — он сделал шаг к дочери и взял ее за подбородок. — Теперь вам нечего бояться этих хамов! Дай мне только выполнить несколько формальностей, и тогда твое желание осуществится: поедем в Прагу.

— А много времени отнимут эти формальности?

— Можно было бы сделать все очень быстро, но в Вене напутали, — стал объяснять барон, обращаясь к жене. — Эти господа там не знают, что делается за пределами Вены. У них все еще числится по бумагам ходская крепость. И они требуют, тут вот, — Ламмингер щелкнул пальцами по бумаге, — чтобы решение придворной комиссии было объявлено ходам в их крепости в Домажлице. Ха-ха! Была когда-то, да… А сейчас пусть эти венские господа полюбуются на ее развалины! Да, крепость… вот бы распетушились снова ходы! Из-за этого-то все и задерживается. Для верности надо добиться от Вены, чтобы именно здесь, в нашем замке, ходы узнали, как замечательно они выиграли процесс…

Панский слуга, докладывавший в тот вечер Ламмингеру о похождениях толпы в Уезде, глазам своим не поверил, увидя равнодушие барона. Переступая порог кабинета, он дрожал от страха, ожидая взрыва гнева, который в первую очередь должен был обрушиться на него. А вместо того…

— Там веселились напропалую, ваша милость, — докладывал он. — Все были как шальные. Плясали, кричали, а больше всех постршековский Брыхта. А едва увидели меня, — я туг ни при чем, ваша милость, совсем ни при чем, — такой хохот подняли… И чего только они не говорили… Впрочем, это теперь обычное дело… Хоть не выходи из людской! Как завидят, проходу не дают…

Барон сделал нетерпеливое движение: рассказчик явно отвлекался в сторону.

— Это бы еще ничего, ваша милость, если бы они только насмехались надо мной. Еще хуже было, когда я объявил приказ, чтобы они пришли завтра в замок. Поднялся крик, а Брыхта вскочил, точно зверь, да как заорет: «У нас своя управа в Домажлице, в нашей крепости!»

Именно в этом месте рассказа слуга и начал удивляться спокойствию барона. Он ждал грозы, а барон только слегка кивнул и промолвил: «Дальше!»

— А затем, ваша милость, подскочил ко мне Весельчак, то есть Эцл из Кленеча, и кричит: «Иди скажи своему господину, пусть больше нас не зовет! Пусть кого хочет тащит на барщину, а мы не обязаны!» А потом засмеялся и говорит: «Или, может, он хочет нас поблагодарить за сегодняшнее? Или ему жалко плетки? Так ничего уже не поделаешь — похоронена!» Тут все стали смеяться, кричать, — точно осы кругом меня метались.

Слуга умолк, онемев от изумления: барон все еще ничего! Только усмехается как-то странно.

— А Козина что? — спросил, помолчав, Ламмингер.

— Козины я там не видел, ваша милость. Барон удивленно поднял брови.

— Не может быть! — воскликнул он. — Ты проглядел его!

— Никак нет, ваша милость. Я ведь говорил с ним.

— Где?

— У него дома. Я хотел исполнить все, как ваша милость изволили приказать. И пошел к нему. Он был дома.

— Что он говорил?

— Он сидел с женой у стола. Она сильно испугалась, — это было видно. А он всгал и спрашивает меня: «Что надо?» Я говорю: «Пойдешь завтра в замок к их милости», — «А зачем? Что там такое?» Так и отвечает, этими самыми словами. Я говорю — не знаю. А он: «Раз не знаешь, зачем, то я и не пойду». Я от этих слов прямо оцепенел. Стою, жду — может, одумается, а он спрашивает, что я еще хочу ему передать… Так эти люди распустились, никогда такого не…

— Довольно! — прервал его Ламмингер. Он больше не усмехался, брови его были нахмурены.

Слуга только разинул рот от удивления: барон и тут не вышел из себя. Весь вечер слуга не мог опомниться.

Глава шестнадцатая