Псоглавцы

Был вторник, проводы масленицы. Весь Уезд, весь Ходский край предавались шумному веселью. Лишь Козина был задумчив и расстроен. Это шествие, организованное с явной целью поиздеваться над тргановским паном, отбило у него охоту веселиться. Он предчувствовал, что добром это не кончится. Какое легкомыслие! Чем они занимаются! Сами вредят делу, которое стоит им столько мук и труда!

Не повеселел Козина и в последующие дни. Он так и не пошел в замок, не пошли и двое вызванных старост. А посланец больше не являлся. Разве не странно? Никто не вздумал вызвать их вторично — ни для допроса, ни для наказания за неповиновение; никто даже не вспомнил о вызове. Никто ни единым словом не упоминал и о шествии, из-за которого, надо думать, их требовали в замок…

Складки на лбу Козины разгладились лишь после того, как Сыка получил письмо из Вены. Прокуратор Штраус писал, что комиссия приступила к работе и можно надеяться на благоприятный исход. Такое же письмо, с припиской Юста, получил драженовский Криштоф Грубый. Правда, оба письма были написаны довольно давно. Из-за метелей и бездорожья они шли дольше обыкновенного. Зато в Тргановский замок прискакало в последние дни несколько нарочных… Да и оттуда выезжали гонцы и все в одном направлении — в Вену…

Ганка Козинова, вставая и ложась, молилась только об одном: чтобы все благополучно кончилось. Молилась об этом только ради своего мужа. Она лучше всех знала мужа и видела, что он ходит сам не свой. Ничего не замечает, весь поглощен этим несчастным судом, от ожидания и беспокойства места себе не находит и поминутно бегает, и не только на хуторок к волынщику, а и к Сыке, к матери и даже к дяде в Драженов. Хозяйство совсем забросил, даже о ней и о дегях забыл. А прежде, что было для него дороже детей? С грустью вспоминала Ганка, как, бывало, они сидели с мужем вдвоем и вели задушевные беседы о всяких делах, а больше всего о детях. И как часто он играл и шалил с ними… А теперь… Как же ей не молиться богу, чтобы все это миновало и счастливо кончилось!

Так уплывал день за днем, неделя за неделей. Солнце уже заметно пригревало. В долинах таял снег, обнажались от зимнего покрова сизые поляны, понемногу просыхали дороги и вдоль обочин пробивалась первая травка. Павлик притащил откуда-то Ганалке несколько пушистых веточек вербы, а в саду нашел подснежники и первоцветы. И вот однажды под вечер Козина вернулся домой совершенно расстроенный.

Глубокий вздох вырвался у Ганки, когда он сообщил ей последнюю новость. Сыка получил из Пльзня официальное извещение, что в Тргановский замок приедет новый краевой гетман, чтобы объявить жителям ходских деревень ответ из Вены на их жалобу. Послезавтра они должны явиться в замок.

Как мучительно тянулись день и ночь накануне этого решающего дня! Ганка тоже тревожно спала, раньше всех поднялась старая Козиниха. Дольше обычного стояла она у окна на коленях, шепча молитвы. Потом, вместе с Ганкой, проводила сына за ворота и пожелала ему вернуться с радостной вестью. Она глядела ему вслед, пока он не зашел к Сыке. Она сама пошла бы в Трганов, если бы пристало женщине ввязываться в мужские дела. Старуха была весело настроена. Ведь и сын был полон надежд. Он твердо рассчитывал на старые грамоты и на обещанное правосудие. Да и все вести из Вены предвещали торжество справедливости, все говорило, что правда еще не умерла и что Ламмингер ни в коем случае не победит.

— Еще сегодня получим свободу! — говорила Козиниха, возвращаясь с невесткой в дом.

— Дай-то бог! — подавляя вздох, ответила Ганка, которая не могла отделаться от недоброго предчувствия.

Утро было прекрасное. Высоко в ясной лазури над бурыми пашнями и над зелеными всходами озими звенели жаворонки. Ослепительно сияло солнце.

Старый Пршибек, отец Матея, не снимая тулупа, грелся за домом в саду на солнышке Вокруг было тихо. Почти ни одного мужчины не осталось в деревне. Все ушли в проклятый Тргановский замок, от которого ничего, кроме обид и притеснений, ни они, ни их отцы не видали. Ну, да сегодня, пожалуй, будет иначе. Все так думали. Только Матей угрюмо молчал, отправляясь вместе с другими. «Что-то выйдет, — думал старик, — с чем они вернутся?» Надежды были у всех, у многих не было никаких сомнений. Кто знает? Не добро ли сулила та звезда, та комета?