ПСС. Том 01. Детство. Юношеские опыты

Что было весьма пріятно въ нашихъ отношеніяхъ это, что мы называли другъ друга не уменьшительно: Николенька, Петруша, а Николай, Петръ. Бульваръ былъ полонъ народа, солнышко ярко и весело играло на всемъ — на чистыхъ сапогахъ прогуливавшихся господъ, на атласныхъ шляпкахъ барынь, на эполетахъ военныхъ; даже одна пуговица оборваннаго солдата, который прошелъ съ узломъ мимо насъ, блестла, какъ золото. По расчищенному песку, на которомъ замтны были полукруглые слды метлы, кое-гд стеклушко или песчинка блстли, какъ брильянты. Иные гуляли тихими шагами и съ палками съ набалдашниками — руки назадъ; другіе, размахивая руками, стороной, какъ будто спшили куда-нибудь, но тоже ходили взадъ и впередъ. Съ перваго взгляда поражала только пестрота и блескъ, но чмъ дальше подвигался впередъ, изъ общей пестроты выдвигались шляпки, эполеты или длинные сертуки. Вс лица этой панорамы чрезвычайно хороши были издали, но чмъ ближе подвигались, тмъ меньше нравились. Или большой носъ изъ-подъ желтой шляпки, или равнодушный взглядъ, брошенный на насъ сертукомъ, или глупый несимпатическій смхъ и говоръ остановившихся эполетъ и сертуковъ сейчасъ разочарововалъ, и опять я напряженно смотрлъ впередъ въ сливающуюся пеструю толпу, какъ будто ожидая и ища чего-то.

За 100 шаговъ изъ-за разнообразныхъ фигуръ толпившихся по бульвару узналъ я Ивиныхъ съ гувернеромъ. «Посмотри, папа», сказалъ я вн себя отъ радости и желая подлиться ею съ кмъ-нибудь: «вонъ Ивины». Папа принялъ это извстіе очень хладнокровно, потому что въ это самое время, улыбаясь, раскланивался съ какою-то барыней, Володя же спросилъ: «гд?» — «Вонъ, за этимъ полковникомъ съ дамой — видишь трое съ бобровыми воротниками». — «Что ты тамъ видишь, — тамъ пряничникъ». — «Ахъ, Боже мой», сказалъ я съ нетерпніемъ, не понимая, какъ можетъ онъ не чувствовать, что они идутъ: «направо отъ пряничника». Сомнніе скоро стало невозможно, потому что мы были въ 20 шагахъ другъ от друга и улыбались уже отъ взаимной радости, не позволяя себ однако прибавить шагу, чтобы скоре сойдтись. Это удивительно, какой хорошенькой мальчикъ былъ Петруша, какъ шелъ къ нему бобровый воротникъ коричневой бекеши! какъ красиво, немного набокъ, держалась черная фуражичка на его русыхъ длинныхъ волосахъ. А вся фигура и раскраснвшееся отъ свжаго воздуха, покрытое дтскимъ пушкомъ, лицо, какъ были хороши! Я ршительно былъ нынче влюбленъ въ Петра.

(Какъ я уже сказалъ, я любилъ ихъ обоихъ, но никогда вмст, а днями: нсколько времени одного, потомъ другого.) Отчего я не говорилъ ни Петруш, ни брату, никому, что я такъ любилъ его? Не знаю. Должно быть меня не поняли бы; ежели бы я и попробовалъ передать свое чувство, приняли бы это за простую обыкновенную привязанность, но мн этаго не хотлось, и, должно быть предчувствуя, что меня не поймутъ, я глубоко таилъ это сладкое чувство. Впрочемъ, надо замтить, что тогда я никакъ бы не сказалъ, что меня не понимаютъ, напротивъ, мн казалось, что я не понимаю чувствъ Петруши, и всячески старался постигнуть вс его мысли. Отчего не могъ я выговорить слова любви, когда сильно было во мн это чувство, и отчего я посл, когда уже пересталъ такъ сильно чувствовать, пересталъ и стыдиться признаваться въ любви?

Недолго поговорили мы съ Ивиными и пошли дальше, но они общались быть вечеромъ. Пройдя Тверскую площадь, папа повернулъ на Тверскую и зашелъ въ кондитерскую, чтобы взять къ вечеру конфектъ и угостить насъ. Великолпіе мста, въ которое мы взошли, крайне поразило меня, тмъ боле, что не ожидалъ увидать ничего, кром сладкихъ пирожковъ и карамелекъ, а противъ чаянія моего, удивленнымъ взорамъ моимъ представился цлый міръ роскоши. Въ середин комнаты стоялъ стулъ не стулъ, столъ не столъ, шифоньерка не шифоньерка, а что-то странное, круглое, покрытое совершенно пирожками всхъ цвтовъ, форматовъ. Но это зрлище не могло исключительно привлечь моего вниманія, потому что окошки изъ цльныхъ стеколъ, шкапы съ стеклами, конторки съ стеклами, кругомъ всей комнаты, которые вс были уставлены уже не только пирожками — что пирожки? — но конфектами, бутылочками, сюрпризами, корнетами, коробочками такихъ прекрасныхъ цвтовъ, что и ихъ хотлось отвдать. Блескъ золотыхъ каемокъ, драпри, разноцвтныя бумаги со всхъ сторонъ притягивали мои взоры. Около одного шкапа сидла хорошенькая барыня, чудесно одтая, въ шелковомъ плать и съ воротничками такими же точно, какъ у maman, и читала Французской романъ. Все это сильно поразило меня, я не зналъ, на что смотрть, и можно ли мн ступать по ковру запыленными сапогами, нужно ли благодарить эту барыню, ежели она хозяйка, за то, что она это все такъ устроила и позволила намъ взойдти.