За об
домъ между папа и maman завязался очень интересной разговоръ насчетъ юродиваго Гриши, который изъ-за своего столика продолжалъ твердить: «Птички отъ матки летятъ, матка плачетъ, не видать ей больше птенцовъ. Лети голубь въ небо! На могил камень, на сердце свинецъ» и т. д., прерывая свои слова всхлипываніями и рыданіями, которые, очень понятно, усиливали разстройство нервовъ maman, которая уважала въ душ Гришу, да и вообще имла слабость къ странникамъ, юродивымъ [30] и, хотя не признавалась, врила въ способность предсказывать нкоторыхъ. «Ахъ, да, я хотла пожаловаться теб, Alexandre», сказала она, подавая ему тарелку съ супомъ (она сама разливала), «на твоего охотника... Ахъ, Боже мой, какъ его зовутъ?... помнишь, про котораго я всегда говорила, что онъ страшный».— «Прохора?»
— Да.
— «Что онъ сд
лалъ? Ты такъ рдко бываешь недовольна людьми, что я знаю вс случаи, въ которые можетъ случится, что ты жалуешься. Первое — или онъ подошелъ разговаривать къ дтямъ. Ты этаго не любишь, а они безъ памяти рады и горды съ охотникомъ говорить. Не правда ли, дти?» Мы улыбались. «Или жена его приходила жаловаться, или онъ при теб ударилъ больно собаку. — Вотъ три главные случая. Не правда ли?» Maman съ улыбкой, которая употребляется тогда, когда смются надъ вашими добрыми качествами, отвчала, что нтъ, и разсказала отцу съ большимъ прискорбіемъ какъ бднаго Гришу чуть не съли собаки, когда онъ проходилъ по дворн, и ршительно, ежели бы не его большая палка, его такъ таки и загрызли собаки. А все виноватъ этотъ злой Прохоръ, который нарочно притравливалъ ихъ. Гриша подтверждалъ эту рчь указаніями на изорванные полы подрясника и твердилъ отцу, «ты его больно не бей, онъ дуракъ, а то и совсмъ не бей, грхъ. Богъ проститъ. Дни не такіе». — Разговоръ начался слдующій и по Французски.— Н
тъ, меня сердитъ, когда я вижу, что люди умные вдаются имъ въ обманъ. Вс они имютъ претензію предсказывать, мелютъ вздоръ и такъ много, что съ добрымъ желаніемъ можно разобрать во всей этой галимать что-нибудь и похожее на предсказаніе.Maman, видно, не хот
лось спорить какъ о предмт, о которомъ [она имла] свое особенное твердое мнніе, и она съ улыбкой продолжала [32] просить горчицы, но папа и слышать не хотлъ. «Нтъ, сказалъ онъ, опять отодвигая руку съ горчицей. Нтъ, они только на то хороши, чтобы своими глупыми вздохами еще больше разстроивать женщинъ и безъ того съ слабыми нервами. Прекрасно длаютъ, что полиція взялась за этихъ пророковъ — ихъ надо учить». Онъ наконецъ подалъ горчицу и замолчалъ, но maman не вытерпла. Она была совсмъ другого объ этомъ мннія.