ПСС. Том 01. Детство. Юношеские опыты

[47] Просить Бога отъ души нельзя иначе, какъ также, какъ мы просимъ человка: языкомъ самымъ простымъ, доступнымъ и понятнымъ для того человка, котораго просимъ. Искать такихъ молитвъ и выраженія мыслей, которыя бы были достойны Бога, есть верхъ гордости человческаго ума. Нкоторые люди говорятъ, что, удивляясь творенію Бога, изучая творчество, я мыслями переношусь къ Богу и хвалю его. Какая же это хвала, ежели ты ее не можешь выразить? Моли Бога, какъ ты молишь человка. Эта молитва будетъ доступна для самаго тебя, ты дашь себ отчетъ въ томъ, о чемъ ты просишь, а для Бога доступны всякія слова. Я вижу гораздо больше величія въ словахъ одной жалкой двочки 10 лтъ, которая умирала, и смерть которой я видлъ, отъ водяной въ страшныхъ страданіяхъ, и, не переставая молиться, говорила: «Божія матерь, избави меня, помилуй меня. Да помилуй меня, да прости же меня». Это «да» есть верхъ величія и простоты въ молитв. Эта двочка чувствовала, что Богъ слышитъ ея молитву, чмъ въ словахъ людей, которые говорятъ, что это оскорбленіе Божеству, ежели допускать, что есть молитвы Святыхъ, которыя могутъ искупить мои грхи, есть иконы, которыя имютъ силу исцлить, а не Богъ, котораго творенія я вижу во всемъ отъ миріядовъ безконечно мелк[ихъ] наскомыхъ до миріядовъ свтилъ небесныхъ. — Человкъ существо плотское, и поэтому чмъ проще онъ берется за молитву, тмъ боле видна его вра, и тмъ угодне эта молитва Богу, a чмъ боле старается человкъ стать мыслями на уровень величія Божія, тмъ боле онъ заблуждается, тмъ мене онъ въ состояніи дать отчетъ въ томъ, что онъ называетъ своей молитвой, и тмъ мне она угодна Богу. Чмъ боле иметъ человкъ врное понятіе о своемъ ничтожеств, тмъ боле врное понятіе будетъ имть онъ о величіи Бога. Поэтому то я говорю: во-вторыхъ не отклоняйтесь отъ знаковъ благоговнія при молитв — они указываютъ на ваше ничтожество и на Величіе Бога.

[48] Вс мы, сидя въ темномъ чулан и безмолвно смотря на Гришу, были проникнуты чувствомъ дтского удивленія, благоговнія и жалости къ Гриш. Гриша продолжалъ молиться. Любопытство наше было удовлетворено, и чувство умиленія вмст съ нимъ скоро пропало. Юза взяла мою руку и спросила шопотомъ: «чья эта рука?» — въ темнот мы не узнавали другъ друга. Юза сидла на полу, я, облокотившись за локоть, лежалъ за нею. Какъ только я услыхалъ пожатіе ея руки и голосъ ея надъ самой моей щекой, я вспомнилъ ныншній поцлуй, схватилъ ее голую руку и сталъ страстно цловать ее, начиная отъ кисти до сгиба локтя. Найдя эту ямочку, я припалъ къ ней губами изо всхъ силъ и думая только объ одномъ, чтобы не сдлать звука губами, и чтобы она не вырвала руки. Юза не выдергивала руки, но другой рукой отыскала въ темнот мою голову и своими нжными тонкими пальчиками провела по моему лицу и по волосамъ. Потомъ, какъ будто ей стало стыдно, что она меня ласкаетъ, она хотла вырвать руку, но я крпче сжалъ ее, и слезы капали у меня градомъ. Мн такъ было сладко, такъ хорошо, какъ никогда въ жизни. Я назвалъ Юзу чистенькой двочкой. Это была ее главная черта и красота. Всегда она была бленькая, розовенькая, на лиц, рукахъ все у нее было ни слишкомъ блдно, ни слишкомъ красно, вс контуры какъ лица, такъ и таліи были чрезвычайно отчетливы и ясны. — Кожа была глянцовитая и всегда сухая. Ежели она была въ испареньи, то franchement[78] потъ катился градомъ. Какъ описать то восхитительное чувство, которое я испытывалъ, плача и цлуя ея бленькую ручку. Это должно быть была любовь, должно быть тоже и сладострастье, но сладострастье не сознанное. Мн довольно подумать, что я хочу имть N, чтобы больше не желать. Сознанное сладострастье чувство тяжелое, грязное, а это было чувство чистое и пріятное и особенно грустное. Вс высокія чувства соединены съ какой-то [49] неопределенной грустью. Васинька, пошевелившись, зацпилъ за какое-то сломанное, выставленное въ чуланъ стуло, и, хотя тутъ ничего не было смшного, особенно для меня, кто то не удержался отъ смху и, потому что нельзя было смятся, фыркнулъ, и мы вс съ шумомъ выбжали изъ комнаты. Для меня прекратилось самое блаженное состояніе, а Гришу на минуту оторвали отъ молитвы; онъ тихо оглянулся и сталъ крестить вс стороны, читая молитвы.

На другой день утромъ коляска и тарантасъ, запряженныя почтовыми лошадьми (не могу не замтить, что мы очень гордились хать на почтовыхъ, привыкши здить на своихъ), стояли у подъзда, окруженные многочисленной дворней: стариковъ, женщинъ, дтей, которые пришли прощаться, стояли у подъзда. Мы вс и Папа въ дорожныхъ платьяхъ, maman, Любочка, Юзенька, Мими, Карлъ Иванычъ сошлись посл завтрака въ гостиной прощаться.