Деревня большая, богатая, съ высокими домами и такими же надписями, какъ въ Montbovon,[159]
съ лавками и замкомъ на возвышеніи. На площади, передъ большимъ домомъ, на которомъ было написано: Hôtel de ville[160] и изъ котораго раздавались отвратительные фальшивые звуки роговой военной музыки, были толпы военныхъ — вс пьяные, развращенные и грубые. Нигд какъ въ Швейцаріи не замтно такъ рзко пагубное вліяніе мундира. Дйствительно, вся военная обстановка какъ будто выдумана для того, чтобы изъ разумнаго и добраго созданія — человка сдлать безсмысленнаго злаго звря. Утромъ вы видите швейцарца въ своемъ коричневомъ фрак и соломенной шляп на виноградник, на дорог съ ношей или на озер въ лодк; онъ добрадушенъ, учтивъ, какъ то протестантски искренне кротокъ. Онъ съ радушіемъ здоровается съ вами, готовъ услужить, лицо выражаетъ умъ и доброту. Въ полдень вы встрчаете того же человка, который съ товарищами возвращается изъ военнаго сбора. Онъ наврно пьянъ (ежели даже не пьянъ, то притворяется пьянымъ): я въ три мсяца, каждый день видавъ много швейцарцовъ въ мундирахъ, никогда не видалъ трезвыхъ. Онъ пьянъ, онъ грубъ, лицо его выражаетъ какую-то безсмысленную гордость или скоре наглость. Онъ хочетъ казаться молодцомъ, раскачивается, махаетъ руками, и все это выходитъ неловко, уродливо. Онъ кричитъ пьянымъ голосомъ какую-нибудь пахабную псню и готовъ оскорбить встртившуюся женщину или сбить съ ногъ ребенка. А все это только отъ того, что на него надли пеструю куртку, шапку и бьютъ въ барабанъ впереди.………………………………………………………………………………………………………………………………
Я не безъ страха прошелъ черезъ эту толпу съ Сашей до дилижанса, онъ с
лъ впереди, я слъ съ бариномъ, и мы похали. Какой то мертвецки пьяный солдатъ непременно хотлъ хать съ нами и отвратительно ругался, ужасная музыка не переставая играла какой то маршъ, до того невыносимо фальшиво, что буквально больно ушамъ было. Со всхъ сторонъ развращенные пьяные грязные нищіе.За то съ какимъ наслажденіемъ, когда мы вы
хали изъ городу, я увидалъ при ясномъ закат прелестную Занскую долину, по которой мы хали, съ вчными звучащими живописными стадами коровъ и козъ. Господинъ, съ которымъ я сидлъ, былъ одтъ, какъ одваются магазинщики въ Париж, имлъ новенькое чистенькое porte-manteau,[161] пледъ и зонтикъ. На носу у него были золотые очки, на пальце перстень, черные волоса старательно причесаны, борода гладко выбрита, въ лиц непріятное напущенное чопорное спокойствіе, которое сохранялось только на то время, какъ онъ молчалъ. Говорилъ онъ по французски съ Женевскимъ акцентомъ, видимо поддлываясь подъ французской. Мн казалось, что это Женевской или Водской bourgeois. Это[162] безжизненная, притворная, нелпо подражающая французамъ, презирающая рабочій класъ швейцарцевъ и отвратительно корыстно мелочная порода людей. Посл его презрительной манеры говорить съ нашимъ молодымъ кучеромъ, который все заговаривалъ съ нами, и условій, которыя онъ мн предложилъ для поздки въ наемной карет вмст въ Интерлакенъ, я уже не сомнвался. Онъ расчелъ какъ то такъ, что мы съ Сашей, у которыхъ вовсе не было клади, платили за карету, чуть не втрое противъ его, у котораго съ собой было 3 тяжелыхъ чемодана. И онъ настойчиво уврялъ, что это стоило бы мн гораздо дешевле, чмъ въ дилижанс. —Мало того, онъ еще разсердился на меня за то, что я отказался, и когда мы прі
хали, онъ какъ то озлобленно сказалъ кондуктору, что онъ пойдетъ брать себ мсто въ дилижанс, une fois que Monsieur (это я) ne veut pas aller,[163] — и сердито махнулъ на меня рукой такъ энергически, что мн безъ шутокъ показалось, что я виноватъ передъ нимъ. — Мн совстно уже было съ нимъ встртиться и я подождалъ его, чтобы пойти брать мсто въ «Post-bureau».[164]