ПСС, Том 1

День опять обрадует меня людьми и солнцем и опять надолго обманет меня... Где-то упаду я и уже навсегда останусь среди ночи и вьюги на голых и от века пустынных горах?

1892-1898

ТАНЬКА

Таньке стало холодно, и она проснулась.

Высвободив руки из попонки, в которую она неловко закуталась ночью, Танька вытянулась, глубоко вздохнула и опять сжалась. Но все-таки было холодно. Она подкатилась под самую «голову»печи и прижала к ней Ваську. Тот открыл глаза и взглянул так светло, как смотрят со сна только здоровые дети. Потом повернулся на бок и затих. Танька тоже стала задремывать. Но в избе стукнула дверь: мать, шурша, протаскивала из сенец охапку соломы.

-Холодно, тетка? -спросил странник, лежа на конике.

- Нет, -ответила Марья, -туман. А собаки валяются, - беспременно к метели.

Она искала спичек и гремела ухватам и.

Странник спустил нот с коника, зевал и обувался.

В окна брезжил синеватый холодный свет утра; под лавкой шипел и крякал проснувшийся хромой селезень. Теленок поднялся на слабые растопыренные ножки, судорожно вытянул хвост и так глупо и отрывисто мякнул, что странник засмеялся и сказал:

-Сиротка! Корову-то прогусарили?

-Продали.

-И лошади нету?

-Продали.

Танька раскрыла глаза.

Продажа лошади особенно врезалась ей в память. «Когда еще картохи копали», в сухой ветреный день, мать на поле полудновала, плакала и говорила, что ей «кусок в горло не идет», и Танька все смотрела на ее горло, не понимая, о чем толк.

Потом в большой крепкой телеге с высоким передком приезжали «анчихристы». Оба они были похожи друг на дружку - черны, засалены, подпоясаны по кострецам. За ними пришел еще один, еще чернее, с палкой в руке, что-то громко кричал и немного погодя вывел со двора лошадь и побежал с нею по выгону; за ним бежал отец, и Танька думала, что он погнался отнимать лошадь, догнал и опять увел ее во двор. Мать стояла на пороге избы и голосила. Глядя на нее, заревел во все горло и Васька ... Потом «черный»опять вывел со двора лошадь, привязал ее к телеге и рысью поехал под гору". И отец уже не погнался".

«Анчихристы», лошадники-мещане, были, и правда, свирепы на вид, особенно последний -Талдыкин. Он пришел позднее, а до него первые только цену сбивали.

Они наперебой пытали лошадь, драли ей морду, били палками.

-Ну, -кричал один, -смотри сюда, получай с богом деньги!

-Не мои они, побереги, полцены брать не приходится, -уклончиво отвечал Корней.

-Да какая же это полцена, ежели, к примеру, кобыленке боле годов, чем нам с тобой? Молись богу!

-Что зря толковать, -рассеянно возражал Корней.

Тут-то и пришел Талдыкин, здоровый толстый мещанин с физиономией мопса: блестящие, злые черные глаза, форма носа, скулы, -все напоминало в нем эту собачью породу.

-Что за шум, а драки нету? -сказал он, входя и улыбаясь, если только можно назвать улыбкой раздувание ноздрей.

Он подошел к лошади, остановился и долго равнодушно молчал, глядя на нее. Потом повернулся, небрежно сказал товарищам:

«Поскореича, ехать время, я на выгоне дожду», - и пошел к воротам.

Корней нерешительно окликнул:

-Что ж не глянул лошадь-то? Талдыкин

остановился.

-Долгого взгляда не стоит, -сказал он.

-Да ты поди, побалакаем ...

Талдыкин подошел и сделал ленивые глаза.

-Ну?

Он внезапно ударил лошадь под брюхо, дернул ее за хвост, пощупал под лопатками, понюхал руку и отошел.

-Плоха? -стараясь шутить, спросил Корней.

Талдыкин хмыкнул:

-Долголетия?

-Лошадь не старая.

-Тэк. Значит, первая голова на плечах? Корней

смутился.

Талдыкин быстро всунул кулак в угол губ лошади, взглянул как бы мельком ей в зубы и, обтирая руку о полу, насмешливо и скороговоркой спросил:

-Так не стара? Твой дед не ездил венчаться на ней?.. Ну да нам сойдет, получай одиннадцать желтеньких.

И, не дожидаясь ответа Корнея, достал деньги и взял лошадь за оброть.

-Молись богу да полбутылочки ставь.

-Что ты, что ты? -обиделся Корней. -Ты без креста, дядя!

-Что? -воскликнул Талдыкин грозно, - бабурился? Денег не желаешь? Бери, пока дурак попадается, бери, говорят тебе!

-Да какие же это деньги?

-Такие, каких у тебя нету.

-Нет, уж лучше не надо...

-Ну, через некоторое число за семь отдашь, с удовольствием отдашь, -верь совести...

Корней отошел, взял топор и с деловым видом стал тесать подушку под телегу.

Потом пробовали лошадь на выгоне... И как ни хитрил Корней, как ни сдерживался, не отвоевал-таки!

Когда же пришел октябрь и в посиневшем от холода воздухе замелькали, повалили белые хлопья, занося выгон, лозины и завалинку избы, Таньке каждый день пришлось удивляться на мать.

Бывало, с началом зимы, для всех ребятишек начинались истинные мучения, проистекавшие, с одной стороны, от желания удрать из избы, пробежать по пояс в снегу через луг и, катаясь на ногах по первому синему льду пруда, бить по нем палками и слушать, как он гулкает, а с другой стороны -от грозных окриков матери:

-Ты куда? Чичер, холод -а она, на-кося! С мальчишками на пруд! Сейчас лезь на печь, а то смотри у меня, демоненок!