соглашается, что идти за соломой необходимо, но ограничивается приготовлениями к топке: он подставляет к печке стул, взлезает на него, отворяет заслонку и вынимает вьюшки. В трубе начинает завывать на разные голоса ветер.
-Впусти хоть собаку-то! -говорит Яков Петрович.
-Какую собаку? -спрашивает Ковалев, кряхтя и слезая со стула.
-Да что ты дураком-то прикидываешься? Флембо, конечно, -слышишь, визжит.
Правда, Флембо, старая сука, жалобно повизгивает в сенцах.
-Надо бога иметь! -прибавляет Яков Петрович. -Ведь она замерзнет ... А еще охотник! Лодырь ты, брат, как я погляжу! Уж правда байбак.
-Да оно и вы-то, должно быть, из той же породы, -улыбается Ковалев, отворяет дверь в сенцы и впускает в девичью Флембо.
-Затворяй, затворяй, пожалуйста! -кричит Яков Петрович.
-Так и понесло по ногам холодом ... Куш тут! -грозно обращается он к Флембо, указывая пальцем под лавку.
Ковалев же, прихлопывая дверь, бормочет:
-Там несет -свету божьего не видно! .. А, должно быть, скоро нас потащут в Богословское! Вот-вот отец Василий припожалует за нами. Я уж вижу. Всё мы ссоримся. Это перед смертью.
-Ну, уж это обрекай себя одного, пожалуйста, -возражает Яков Петрович задумчиво.
И опять выражает свои мысли вслух:
Нет, я уж больше не буду сидеть в этом тырле сторожем!
Кажется, скоро-скоро затрещит эта проклятая Лучезаровка."
Он развертывает кисет, насыпает цигарку махоркой и продолжает:
-Дошло до того, что завяжи глаза да беги со двора долой! А все моя доверчивость дурацкая да друзья-приятели! Я всю жизнь был честен, как булат, я никому ни в чем не отказывал ... А теперь что прикажете делать? На мосту с чашкой стоять? Пулю в лоб пустить? «Жизнь игрока»разыграть? Вон у племянничка, Арсентия Михалыча, тысяча десятин, да разве у них есть догадочка помочь старику? А уж сам я по чужим людям не пойду кланяться!
И, окончательно раздраженный, Яков Петрович совсем зло прибавляет:
-Однако телиться нечего, надо за соломой отправляться!
Ковалев еще больше сгорбливается и запускает руки в рукава тулупа. Ему так холодно, что у него стынет кончик носа, но он все еще надеется, что как-нибудь «обойдется» ... может быть, Судак подъедет ... Он отлично понимает, что Яков Петрович ему одному предлагает отправляться за соломой.
-Да ведь телиться! -говорит он. -Ветер-то с ног сшибает...
-Ну, барствовать теперь не приходится!
-Побарствуешь, когда поясницу не разогнешь. Не молоденькие тоже! Слава богу, двум-то нам под сто сорок будет.
-Уж, пожалуйста, не прикидывайся мерзлым бараном!
Яков Петрович тоже отлично понимает, что один Ковалев ничего не поделает в занесенном снегом омете. Но и он надеется, что как-нибудь обойдется без него...
Между тем в девичьей становится уже совсем темно, и Ковалев наконец решается посмотреть, не едет ли Судак. Шаркая разбитыми ногами, идет он к двери ...
Яков Петрович пускает через усы дым, и так как ему уже очень хочется чаю, то мысли его принимают несколько иное направление.
-Гм! -бормочет он. -Как вам это покажется? Хорош праздничек! Лопать, как собаке, хочется. Ведь неедалото царства нету ... Прежде хоть венгерцы ездили!.. Ну, погоди же, Судак!
Двери в сенцах хлопают, вбегает Ковалев.
- Нету! -восклицает он. -Как провалился! Что ж теперь делать? В сенцах соломы чуть!
В снегу, в тяжелом тулупе, маленький и сгорбленный, он так жалок и беспомощен.
Яков Петрович вдруг подымается.
-А вот я знаю, что делать! -говорит он, осененный какой-то хорошей, мыслью, -наклоняется и достает из-под лавки топор.
-Эта задача очень просто разрешается, -прибавляет он, опрокидывая стул, стоящий около стола, и взмахивает топором. -Таскай пока солому-то! Черт его побери совсем, мне свое здоровье дороже стула!
Ковалев, тоже сразу оживившийся, с любопытством смотрит, как летят щепки из-под топора.
-Ведь там небось еще на потолке много? -подхватывает он.
-Валяй на чердак да самовар вытрясай!
В растворенную дверь несет холодом, пахнет снегом... Ковалев, спотыкаясь, таскает в девичью солому, ручки старых кресел с чердака...
- За милую душу истопим, -твердит он. -Крендели еще есть... Яиц бы напечь!
-Тащи их на кон. А то сидим плакучими ивами!
III
Медленно протекает зимний вечер. Не смолкая бушует метель за окнами...
Но теперь старики уже не прислушиваются к ее шуму. Поставили в сенцах самовар, затопили в кабинете печку и оба сели около нее на корточки.