ПСС, Том 1

-Ну, садись, давай завертывать.

-Как Софья Павловна?

-В городе. Я был у ней недавно, да удрал скоро. Тут скука смертная, а там еще хуже. Да и зятек мой любезный ... Ты знаешь, какой человек! Ужаснейший холоп, интересан!

-Из хама не сделаешь пана!

-Не сделаешь, брат... Ну да черт с ним!

-Как ваша охота?

-Да все пороху, дроби нету. На днях разжился, пошел, пришиб одного косолобого ...

-Их нынешний год страсть!

-Про то и толк-то. Завтра чем свет зальемся.

-Обязательно.

-Я тебе, ей-богу, от души рад! Ковалев

усмехался.

-А шашки целы? -спрашивал он, свернув цигарку и подавая Якову Петровичу.

-Целы, целы. Вот давай обедать и срежемся!

11

Темнеет. Наступает предпраздничный вечер.

Разыгрывается на дворе метель, все больше заносит снегом окошко, все холоднее и сумрачнее становится в «девичьей». Это старинная комнатка с низким потолком, с бревенчатыми, черными от времени стенами и почти пустая: под окном длинная лавка, около лавки простой деревянный стол, у стены комод, в верхнем ящике которого стоят тарелки. Девичьей по справедливости она называлась уже давным-давно, лет сорок -пятьдесят тому назад, когда тут сидели и плели кружева дворовые девки. Теперь девичья -одна из жилых комнат самого Якова Петровича. Одна половина дома, окнами на двор, состоит из девичьей, лакейской и кабинета среди них; другая, окнами в вишневый сад, -из гостиной и залы. Но зимой лакейская, гостиная и зала не топятся, и там так холодно, что насквозь промерзает и ломберный стол, и портрет Николая 1.

В этот непогожий предпраздничный вечер в девичьей особенно неуютно. Яков Петрович сидит на лавке и курит. Ковалев стоит у печки, склонив голову. Оба в шапках, валенках и шубах; баранье пальто Якова Петровича надето прямо на белье и подпоясано полотенцем. Смутно виден в сумраке плавающий синеватый дым махорки. Слышно, как дребезжат от ветра разбитые стекла в окнах гостиной. Метель бушует кругом дома и часто прерывает разговор его обитателей: все кажется, что кто-то подъехал.

-Постой! -вдруг останавливает Ковалева Яков Петрович.

-Должно быть, это он.

Ковалев смолкает. И ему почудился скрип саней у крыльца, чей-то голос, невнятно донесшийся сквозь шум метели...

-Поди-ка посмотри, -должно быть, приехал.

Но Ковалеву вовсе не хочется выбегать на мороз, хотя и он с большим нетерпением ожидает возвращения Судака из села с покупками. Он прислушивается очень внимательно и решительно возражает:

-Нет, это ветер.

-Да что тебе, трудно посмотреть-то?

-Да что ж смотреть, когда никого нет?

Яков Петрович вздергивает плечами; он начтіает раздражаться".

Так было все хорошо складывалось". Приезжал богатый мужик из Калиновки с просьбой написать прошение к земскому начальнику (Яков Петрович славится в околотке как сочинитель прошений) и привез за это курицу, бутылку водки и рубль денег. Правда, водка была выпита при самом сочинении и чтении прошения, курица в тот же день зарезана и съедена, но рубль остался цел, Яков Петрович приберег его к празднику... Потом вчера утром внезапно явился Ковалев и принес с собой кренделей, полтора десятка яиц, да еще и шестьдесят копеек. И старики были веселы и долго обсуждали, что купить. В конце концов, развели в чашке сажи из печки, завострили спичку и жирными, крупными буквами написали в село к лавочнику: «В харчевню Николай Иванова. Отпусти 1 ф. махорки полуотборной, 1,000 спичек, 5 сельдей маринованных,

2 ф. масла конопляного, 2 осьмушки фруктового чаю, 1 ф. сахару и 1 1 /2 ф. жамок мятных».

Но Судака нет с самого утра. А это влечет за собой то, что предпраздничный вечер пройдет вовсе не так, как думалось, и, главное, придется самим идти за соломой в омет; от вчерашнего дня соломы осталось в сенцах чуть. И Яков Петрович раздражается, и все начинает рисоваться ему в мрачных красках.

Мысли и воспоминания идут в голову самые невеселые... Вот уж около полугода он не видал ни жены, ни дочери". Жить на хуторе становится с каждым днем все хуже и скучнее".

-А, да черт его побери совсем! -говорит Яков Петрович свою любимую успокаивающую фразу.

Но сегодня она не успокаивает ...

-Ну, и холода же завернули! -говорит Ковалев.

-Ужаснейший холод! -подхватывает Яков Петрович. -Ведь тут хоть волков морозь! Смотри ... Хх! Пар от дыхания видно!

-Да, -продолжает Ковалев монотонно. -А ведь, помните, мы под Новый год когда-то цветочки рвали в одних мундирчиках! Под Балаклавой-то ...

И опускает голову.

-А он, видимое дело, не приедет, -говорит Яков Петрович, не слушая. -Мы в дурацкой ажитации, ни больше ни меньше!

-Не ночевать же он останется в харчевне!

-А ты что думаешь? Ему очень нужно!

-Положим, здорово метет...

-Ничего там не метет. Обыкновенно, не лето ...

-Да ведь трус государственный! Замерзнуть боится ...

-Да как же это замерзнуть? День, дорога табельная ...

-Постойте! -перебивает Ковалев. -Кажется, подъехал ...

-Я говорю тебе, выйди, посмотри! Ты, ей-богу, совсем отетеревел нынче! Надо же самовар ставить и соломы надергать.

-Да ведь, конечно, надо. А то что ж там сделаешь ночью? Ковалев