ПСС, Том 1

И, покачивая головой, Яков Петрович продолжает: Раз в незабвенную жизни минуту,

Раз я увидел созданье одно,

В коем все сердце мое вмещено ...

В коем все сердце мое вмещено ...

Все прошло, пролетело... Грустные думы клонят голову... Но печальной удалью звучит песня:

Что ж ты замолк и сидишь одиноко?

Стукнем бокал о бокал и запьем Грустную думу веселым вином!

-Не приехала бы барыня, -говорит Яков Петрович, дергая струны гитары и кладя ее на лежанку. И старается не глядеть на Ковалева.

-Кого! -отзывался Ковалев. -Очень просто.

-Избавь бог плутает ... В рог бы потрубить ... на всякий случай ... Может быть, Судак едет. Ведь замерзнуть-то недолго. По человечеству надо судить...

Через минуту старики стоят на крыльце. Ветер рвет с них одежду. Дико и гулко заливается старый звонкий рог на разные голоса. Ветер подхватывает звуки и несет в непроглядную степь, в темноту бурной ночи.

-Гоп-гоп! -кричит Яков Петрович.

-Гоп-гоп! -вторит Ковалев.

И долго потом, настроенные на героический лад, не унимаются старики. Только и слышится:

-Понимаешь? Они тысячами с болота на овсяное поле! Шапки сбивают!.. Да все матерые, кряковые! Как ни дам -просто каши наварю!

Или:

Вот, понимаешь, я и стал за сосной. А ночь месячная хоть деньги считай! И вдруг прет... Лобище вот этакий... Как я его брызну!

Потом идут случаи замерзания, неожиданного спасения ... Потом восхваление Лучезаровки.

-До смерти не расстанусь! -говорит Яков Петрович. -Я все-таки тут сам себе голова. Имение, надо правду сказать, золотое дно. Если бы немножко мне перевернуться! Сейчас все двадцать восемь десятин -картофелем, банк -долой, и опять я кум королю!

IV

Всю долгую ночь бушевала в темных полях вьюга.

Старикам казалось, что они легли спать очень поздно, но чтото не спится им. Ковалев глухо кашляет, с головой закрытый тулупом; Яков Петрович ворочается и отдувается; ему жарко. Да и слишком уж грозно буря потрясает стены, слепит и засыпает снегом окна! Слишком неприятно дребезжат разбитые стекла в гостиной! Жутко там теперь, в этой холодной, необитаемой гостиной! Она пустая, мрачная, -потолки в ней низки, амбразуры маленьких окон глубоки. Ночь же такая темная! Смутно отсвечивают свинцовым блеском стекла. Если даже прильнешь к ним, то разве едва-едва различишь забитый, занесенный сугробами сад... А дальше мрак и метель, метель ...

И старики сквозь сон чувствуют, как одинок и беспомощен их хуторок в этом бушующем море степных снегов.

-Ах ты, господи, господи! -слышится порою бормотанье Ковалева.

Но опять странной дремотой обвевает его шум метели. Он кашляет все тише и реже, медленно задремывает, словно погружается в какое-то бесконечное пространство ... И опять чувствует сквозь сон что-то зловещее... Он слышит ... Да, шаги! Тяжелые шаги наверху где-то ... По потолку кто-то ходит ... Ковалев быстро приходит в сознание, но тяжелые шаги ясно слышны и теперь ... Скрипит матица...

-Яков Петрович! -говорит он. -Яков Петрович!

-А? Что? -спрашивает Яков Петрович.

-А ведь по потолку-то кто-то ходит.

-Кто ходит?

-А вы послушайте-ка!

Яков Петрович слушает: ходит!

-Да нет, это всегда так, -ветер, -говорит он наконец, зевая. -Да и трус же ты, брат! Давай-ка лучше спать.

И правда, сколько уже было толков про эти шаги на потолке. Каждую непогожую ночь!

Но все-таки Ковалев, задремывая, шепчет с глубоким чувством:

—Живый в помощи вышняго, в крове Бога небеснаго ... Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы, летящия во дни... На аспида и василиска наступиши и попреши льва и змия ...

И Якова Петровича что-то беспокоит во сне. Под шум метели мерещится ему то гул векового бора, то звон отдаленного колокола; слышится невнятный лай собак где-то в степи, крик работника Судака ... Вот шуршат у крыльца сани, скрипят чьи-то лапти по мерзлому снегу в сенцах... И сердце Якова Петровича сжимается от боли и ожидания: это его сани, а в санях -Софья Павловна, Глаша... подъезжают они медленно, забитые снегом, еле видные в темноте бурной ночи...едут, едут, но почему-то мимо дома, все дальше, дальше ... Их увлекает метель, засыпает их снегом, и Яков Петрович торопливо ищет рог, хочет трубить, звать их...

—Черт знает ifroтакое! -бормочет он, очнувшись и отдуваясь.

-Что это вы, Яков Петрович?

-Не спится, брат! А ночь давно, должно быть!

-Да, давненько!

-Зажигай-ка свечку-то да закуривай!

Кабинет озаряется. Щурясь от свечки, пламя которой колеблется перед заспанными глазами, как лучистая, мутно-красная звезда, старики сидят, курят, с наслаждением чешутся и отдыхают от сновидений ... Хорошо проснуться в долгую зимнюю ночь в теплой, родной комнате, покурить, поговорить, разогнать жуткие ощущения веселым огоньком!

-А я, -говорит Яков Петрович, сладко зевая, -а я сейчас вижу во сне, как ты думаешь, что? .. Ведь приснится же!.. Будто я в гостях у турецкого султана!

Ковалев сидит на полу, сгорбившись (какой он старенький и маленький без поддевочки и со сна!), в раздумье отвечает: