– Петр Кириллович,[3842] – сказала она. – Зачем нам скрываться? Я знаю, про что вы говорите. Этого никогда, никогда не будет… не от него, а от меня. Я слишком его любила, чтобы[3843] заставить его страдать.
– Одно скажите мне, любили вы … – Он не знал, как назвать Анатоля, и краснел при одной мысли о нем, – любили вы этого дурного человека?
– Да, – сказала Наташа,[3844] – и не называйте его дурным, вы меня оскорбляете. Но я ничего, ничего не знаю, – теперь она опять заплакала, – ничего не понимаю.
– Не будем говорить, мой друг, – сказал Pierre, так странен вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, нянюшкин тон с ней. – Не будем говорить, мой друг, но об одном прошу вас, считайте меня своим другом и, ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому-нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе, вспомните обо мне.[3845] Он поцеловал ее руку и, достав платок из кармана фрака, стал протирать очки. Наташа была счастлива этой дружбой и приняла ее. Ей и в мысль не приходило, что Pierre тоже мужчина, что дружба эта могла перейти в другое. Это могло бы быть, но не с этим милым Pierr'ом. Она верно это чувствовала за себя, но не знала, что делалось в душе Pierr'a. Она оттого так чувствовала это, что та нравственная преграда между мужчиной и женщиной, отсутствие которой она так болезненно чувствовала с Анатолем, у Pierr'a была, казалось, непреодолимой. Pierre ездил каждый день к Ростовым, особенно последнее время, и оставил клуб и цыган.[3846]
Князь Андрей приехал не к Pierr'y, а остановился в гостинице и написал записку Pierr'y, прося его приехать к себе.
Pierre нашел его таким же, как всегда:[3847] он был несколько бледен и нахмурен. Он ходил взад и вперед по комнате, ожидая видимо. Он слабо улыбнулся, увидав Pierr'a, одним ртом. И поскорее перебил Pierr'a, чтобы не дать ему говорить шуточно и легко, когда предстояло совсем не легкое и не шуточное объяснение. Он провел его в[3848] заднюю комнату и затворил дверь.
– Я бы не заехал сюда (он так называл Москву), я еду[3849] к Кутузову в турецкую армию, но мне нужно передать тебе объяснения здесь на это письмо. – Он показал Pierr'y каракули Наташи на сером клочке бумаги. (Эти каракули дошли по назначению.) Было написано: «Вы мне сказали, что я свободна и чтоб написала вам, когда я полюблю. Я полюбила другого. Простите меня. Н. Ростова.»
Видно было, что письмо это написано было в минуту нравственной болезни, и лаконическая грубость его была тем извинительнее, но тем тяжелее.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю, но мне самому трудно, – голос его дрогнул. И, как будто рассердившись на эту слабость, он решительно и звонко, неприятно продолжал. – Я получил отказ от графини Ростовой и до меня дошли слухи о искании ее руки твоим шурином или тому подобное. Правда ли это? – Он потер себе лоб рукою. – Вот ее письма и портрет. – Он достал его со стола и, передавая Pierr'y, взглянул на него. Губа его задрожала, когда он передавал его.
– Отдай графине…
– Да… Нет… – сказал Pierre. – Вы не спокойны, Andre, я не могу говорить теперь с вами, у меня есть письмо к вам, вот оно, но я должен сказать вам прежде…
– Ах, я очень спокоен, позволь мне прочесть письмо. – Он сел, прочел и холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся.
– Я не знал, что это зашло так далеко, и г-н Анатоль Курагин не удостоил предложить своей руки графине Ростовой, – сказал Андрей. Он фыркнул носом несколько раз. – Ну, так, так, – сказал [он], – передай графине Ростовой,[3850] что я очень благодарю ее за хорошее воспоминание обо мне, что вполне разделяю ее чувства и желаю всего лучшего. Это неучтиво, но ты, милый друг, извини меня, я не сумею напи… – он не договорил, отвернулся.
– André, разве ты не можешь понять это увлечение девушки, это безумство? Но это такое прелестное, честное существо…
Князь Андрей перебил его. Он усмехнулся зло.
– Да, опять просить ее руки? Простить, быть великодушным и т. п.? Да, это очень благородно, но я не способен идти sur les brisées de…[3851] Ах да, еще дружбу. Где теперь находится… г-н? Где этот…[3852] Ну… и страшный свет блеснул в глазах князя Андрея.
– Уйди, Pierre, уйди, я умоляю тебя.
Pierre послушался его и ушел, ему слишком тяжело было и он видел, что не может помочь. Он вышел и велел ехать к Ростовым, сам не зная зачем, но он хотел только увидать Наташу, ничего не сказать ей и вернуться, как будто вид ее мог научить его, что делать. Но он не застал Ростовых и вернулся к князю Андрею.
Болконский, совершенно спокойный, сидел за столом и один завтракал.
– Ну, садись, теперь поговорим толком, – сказал он.