ПСС. Том 14. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть вторая

Не доезжая деревни, Пьер встретил обозы телег, наложенные мужицким добром выкочевывающих жителей. Впереди телег гнали скотину. В телегах ехали женщины с детьми. За возами шел народ. Женщины выли. Около самой околицы Пьер съехался с казаками, въезжавшими в деревню и выезжавшими из нее.

— Чисто, брат, вышарили! Евдокимовской сотни были переж нас! — проговорил один из выезжавших казаков другому. Пьер въехал в околицу. Деревня была пуста, только у колодца стояли два казака и поили лошадей в корыте. Пьер проехал мимо них, направляясь к большой избе, у которой виднелся человек.

Был уже 6-й час вечера. Солнце, садясь, вышло из-за туч и косыми лучами освещало крыши одной стороны дома. В деревне было совершенно тихо. Слышно было только, как скрипел ворот колодца, у которого казаки поили лошадей. Гул орудий и стихал, и казался далеким, как гром заходящей грозовой тучи.

Подъезжая ближе к сидевшему на завалинке человеку, Пьер рассмотрел его и увидел, что это был старик в шубе и высокой теплой шапке. Он сидел на завалинке, опустив голову, корявыми, с сведенными пальцами, руками, опираясь на сделавшийся гладким от употребления костыль. Пьер остановился против него и слез с лошади.

— Послушай, старик, — сказал Пьер. Старик мертвыми, слезливыми глазами посмотрел на Пьера, повел губами и опять опустил голову.

— Что это у вас в деревне делается? Куда это едут? — спросил Пьер.

— А? Чаво? — сердито сказал старик. Пьер повторил вопрос.

— Куда едут? — повторил старик. — За Мекешенску. Там у нашего барина, Михаила Сидоровича, знаешь, уж ему мнук теперь, так у него вотчина там по Верейской. Туды погнали народ…

— Да кто же их погнал?

— Кто погнал? От гнева божья поехали. Вон слышишь что ль. — Старик прислушался к гулу орудий.

— Бог наказал. Он и помилует. Он-то, чуешь, — помолчав, проговорил старик.

— Что ж ты не уехал?

— Куда ж я от бога уеду? Он, родимый, везде найдет… Разве от бога можно? Ведь мне сто годов. Да ты чаво? — спросил старик у Пьера. — Хлеба хочешь? Поди, поешь. — И старик указал на свой дом. — Поди, ничего. — Пьер, задумавшись, смотрел на старика.

— Бу, бу, бу! И, и, и, и! — послышался вдруг странный нечеловеческий, приближающийся крик по улице. Пьер оглянулся и увидал бегущее странное, низенькое существо с сплюснутым лицом, рыжей бородой и коротко обстриженной большой головой. На нем была одна бабья, грязная рубаха. Загорелые по икры, тупые ноги были босые. Рукава болтались, и руки были просунуты на груди под рубаху.

— Бу, бу, бу! — как бы заикаясь, кричало и потом пронзительно, не по-человечески, начинало визжать это существо и подпрыгивать босыми ногами.

— Ведь не пошел с народом! — с видимым удовольствием сказал старик. — Блаженный! — прибавил он Пьеру.

Блаженный подбежал к старику, поспешно привычным жестом всунул свои маленькие нерабочие руки в рукава рубахи, открыв свою красно-загорелую по разрезу грудь и, с свойственным немым быстротою и выразительностью лица и движений, стал знаками что-то рассказывать. Пьер догадывался, что он рассказывал про народ, про солдат, про убитых, но старик, очевидно, вполне понимал его. Оглянувшись на Пьера, блаженный нахмурился, и потом вдруг лицо его просияло нежной, детской улыбкой.

— Бу, бу, бу! — забормотал он и, подойдя к Пьеру, стал обеими руками, лаская, гладить его по плечу. Потом, взяв поводья лошади, он стал обнимать ее за шею и целовать в голову и ноздри.

Старик, как ни странно было это выражение на его лице, почти с улыбкой смотрел на немого.

Немой, со всех сторон расцеловав лошадь, пустил поводья и стал креститься и кланяться в землю, подсовывая свою стриженую голову под самые ноги лошади. Лошадь осторожно приподнимала ноги, когда голова юродивого толкала их, и иногда осторожно держала их над головой его и обносила их, и неловко становилась, чтобы не задеть юродивого.

— Баит, напоить надо, — сказал старик Пьеру, переводя знаки юродивого, который, делая вид, что он всасывает что-то, указывал Пьеру на лошадь. Сделав знак согласия юродивому, Пьер сел подле старика на завалинку. Казаки, поившие у колодца, садились на лошадей. Немой, твердо ступая своими тупыми, босыми ногами по сухой дороге и беспрестанно оглядываясь на лошадь, шел к колодцу. Гул выстрелов начинал затихать, и солнце совсем скрылось.

— Что он, от рожденья такой? — спросил Пьер.

— Сеня-то? Божий человек! Он, я тебе скажу какой… — начал было рассказывать старик.

Но в это время у колодца послышался нечеловеческий, пронзительный крик. Один из казаков, очевидно, вырвав поводья лошади у дурачка, тянул ее за собой, другой плетью подгонял лошадь. Сеня с побагровевшим, искаженным злобой лицом, оскалив зубы, визжал пронзительно, согнувшись и зажав кулаки между ногами.

— Ай, ай, ай… Бу, бу, бу! Ай! Ай! ой!.. — кричал он, топоча на одном месте босыми ногами. Пьер бросился к колодцу; но казак, ударив по лошади, выскакал за околицу.>

* № 250 (T. III, ч. 3, гл. XXVII–XXIX).[2575]