ПСС. Том 14. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть вторая

Мервиль пошел в дом. В то время, как он по сеням подходил к двери в коридор, из-за дверей кухни опять послышался пьяный голос Макара Алексеевича, и не успел француз[2633] дойти до коридора, как из дверей, очевидно вырвавшись от Герасима, высунулся Макар Алексеевич с мушкетоном в руках. Мервиль обернулся и в это же мгновение Макар Алексеевич, прокричав что-то бессмысленно, прицелился в француза и выстрелил. Но в то же мгновение, как он прицеливался, Пьер,[2634] только что пропустивший мимо себя француза и стоявший у дверей, бросился на пьяного и вырвал у него мушкетон в самый тот момент, как раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел, всадивший пулю в потолок.

Макара Алексеевича так отдало выстрелом из заржавелого мушкетона, что он упал, женщины завизжали в темноте сеней, наполненных дымом. Пьер бросился к нему.

— Vous n’êtes pas blessé?[2635]

Бледный, испуганный офицер[2636] в первую минуту не мог опомниться. Он[2637] видел движение Пьера и не понимал, что всё это значило.

Но не успел Пьер договорить, как в сени вбежал с кровью налившимся решительным лицом и с пистолетом в руке сопутствуемый солдатом Кадор, услыхавший выстрел.

— Je vous le disais bien,[2638] — закричал он, подбегая к Пьеру, так как Пьер был единственный человек, оставшийся в сенях после выстрела, и направляя ему в голову пистолет с взведенным курком, от которого Пьер, морщась, старался отклониться.

— Faut-il que je lui casse le crâne, capitaine? Tout de suite ou bien… C’est lui qui a tiré?

— Mais non, au contraire,[2639] — говорил Мервиль.

— Quand j’ai vu cette vilaine face, je me suis dit…[2640] — говорил он, не спуская пистолета.

— Mais au contraire, c’est lui qui m’a sauvé la vie…

— Une vilaine face, capitaine. Ces gredins de moujiks doivent être menés ferme…[2641]

Хотя, наконец, Кадор, казалось, понял, в чем дело, и спустил курок пистолета, он продолжал строгим, жестким и величественным видом поглядывать на Пьера.

— A bah! alors c’est différent,[2642] — сказал он наконец.

— Vous dites qu’il parle français. Parlez vous français, mon gros?[2643] — обратился он к Пьеру. Пьер, пожав плечами, молча обратился к Мервилю.

— Mais quand je vous dis…[2644]

— Tant pis,[2645] — сердито перебил его Кадор. — Et bien, ça vous regarde, capitaine, — сказал он, — mais si par hasard vous aviez besoin de moi, vous n’avez qu’à me faire savoir. Je les vu à l’óeuvre ces gredins de moujiks à Smolensk, capitaine,[2646] — и, бросив внушительно строгий взгляд Пьеру, он ушел занимать себе квартиру.

Мервиль, как бы извиняясь за грубость своего товарища, взял Пьера под руку и пошел с ним в дом.

— C’est un bon garçon, ce Cadore, mais vous savez à la guerre comme à la guerre. Éh bien, mon cher, sans vous je risquais de manquer le plus beau moment de la campagne.[2647]

Несмотря на видимое желание Мервиля поговорить с Пьером, обласкать его и выказать свою благодарность за спасение жизни, его, видимо, занимал более какой-то другой вопрос, который мешал ему удовлетворить этому желанию.

— Qui que vous soyez, vous comprenez que je me sens lié à vous par des liens indissolubles. Disposez de moi,[2648] — сказал он Пьеру. — Le moindre que nous puissions faire c’est de nous connaitre l’un l’autre,[2649] — сказал он. Он назвал свою фамилию и вопросительно посмотрел на Пьера.

— Вы меня извините, что я не могу сказать вам своего имени, — сказал Пьер, но не успел он договорить, как Мервиль поднял руки, говоря, что он не хочет и не требует этого.

— Но это — ваш дом? — сказал он. Пьер отвечал отрицательно, и наступило молчание, во время которого, как казалось Пьеру, француз беспокойно оглядывался.

— Но вы дома, я разумею, вы нанимаете?

— Да и нет, но…

Опять молчание, во время которого Мервиль оглядывался и вдруг с скорбной и стыдливой улыбкой он сказал:

— Mon cher, je meurs de faim, est ce que vous ne pourriez me donner quelque chose?..[2650]

Последнее чувство враждебности к Мервилю, которое оставалось еще в душе Пьера, исчезло при этих словах. Он пошел к Герасиму и попросил его подать поесть и выпить того, что было.[2651]

Когда принесена была яичница, самовар и водка, француз настоял, чтобы Пьер съел или выпил с ним вместе, и Пьер, не евший еще в этот день, охотно согласился. Должно быть, Мервиль испытывал, глядя на Пьера, то же чувство родства и сознание братства, которое испытывал Пьер, глядя на него: он начал говорить с ним откровенно о ходе войны.

[2652] Мельвиль недоумевающе спрашивал Пьера, что такое значило настоящее положение Москвы, к чему подвести[2653] его: сдана ли Москва? В этом случае отчего же не было депутации от жителей?[2654] С бою ли отдана она? Тогда отчего не дрались на улицах? Разрушена ли она, как в Скифской войне и как было с другими русскими городами? Тогда отчего же она осталась со всеми богатствами? Это было против всех правил, против всех преданий истории.