ПСС. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть 3

Денисов одевался в чекмень, носил бороду и на груди образ Николая Чудотворца и в манере говорить, во всех приемах выказывал особенность своего положения.⁷²³ Долохов, напротив, прежде в Москве щеголявший в персидском костюме, теперь, бывши начальником партии, имел вид самого чопорного гвардейского офицера. Он был в гвардейском сюртуке, застегнутом на все пуговицы, в больших лаковых сапогах, с чисто обритым лицом и в прямо надетой простой фуражке. Он медленно снял чистую перчатку и молча подал руку Денисову, его офицерам и Пете, которого он не узнал и присутствию которого удивился. Взгляд его, остановившись на барабанщике, вдруг вспыхнул, глаза раскрылись, и он, слегка нахмурившись, отвернулся.

– Ну, спасибо, что приехал. Садись, хочешь поесть, водки? рому? ⁷²⁴

– Ты знаешь, что я не пью ничего, – ровным голосом сказал Долохов. – Лимонады, ежели есть, или клюквы. – А вот переговорить – это дело. Мешкать нечего. – Ну, в чем дело?

Денисов и его офицеры рассказывали Долохову всё, что они видели и знали. Депо ночевало нынче в деревне Шамшеве, туда послан был человек, который сейчас должен был вернуться и донести, сколько и где и как стоят французы, и взять языка, если можно. Нападать надо было скорее и потому, что французы могли уйти, могла подойти еще колонна сзади и, главное, другие партизаны могли захватить лакомый кусок. Долохов слушал молча. Он знал всё, что рассказывали ему.

– Это ничего. Дело только в том, что в версте от Шамшева Кукуево деревня, знаешь? Там стоят поляки. Много ли их там?

– Я велел своему посланному везде вылазить, – сказал Денисов. – Он узнает.

– Тишка уж везде вылазяет, – сказал казачий офицер, – долго нету.

– Не зная того, что есть в Кукуеве, пускаться в дело нельзя, – сказал Долохов. – Я люблю акуратно дело делать, подождем Тишку вашего. А что моя партия [—] готова. У меня 70 человек таких молодцов, что с ними куда хочешь. И мы с тобой это дельце обделаем, а этим господам, – он взглянул на Петю (разумея его генерала) – и понюхать не дадим.

И, окончив деловой разговор, Долохов расстегнулся (под сюртуком был белый жилет), попросил чаю и стал разговаривать, беспрестанно отводя разговор от партизанского дела, на которое наводил Денисов, рассказывал свои похождения, и Петю своими расспросами.⁷²⁵ Как настоящий страстный охотник не любит говорить без цели про охоту, так Долохов не любил говорить про свою партизанскую службу. Он расспрашивал Петю про его родных, знакомых, про штабных и⁷²⁶ [рассказывал] анекдоты о разных генералах. Петя, наслышавшись прежде о необыкновенной храбрости Долохова, заезжавшего в самую середину французов и выхватывавшего оттуда людей, и про жестокость его с французами: он убивал всех пленных, – с любопытством, усиливаемым еще тем невольным уважением, с которым⁷²⁷ обращался с ним Денисов и его офицеры, смотрел на эту акуратно, чисто одетую, медлительную, сколоченную как из железа, фигуру, и на холодное, неподвижное лицо с ямочками в губах.

– А этот давно у тебя мальчик? – сказал Долохов, указывая на барабанщика, который присел у двери.

– Нынче взяли, да я оставил его при себе. Куда его посылать, ведь умрет дорогой.

– А ты их куда посылаешь? – спросил Долохов с чуть заметной улыбкой.

В это время Лихачев пришел доложить, что Тихон пришел.

– Подождать, – сказал Денисов, видимо увлеченный разговором.

– Посылаю под ’осписки, – возвысив голос, сказал Денисов. – Мне там дела нет, а я на свою душу не беру и полагаю, что это… – Денисов вперед горячился, ожидая возражений от Долохова. Но Долохов, видимо, не хотел вступать с ним в спор. Он перебил его.

– У меня такой один живет тоже – повар Ожеро. Да какой повар, брат. Из лошадиного филе такие котлетки делает, что пальчики оближешь. В первый день, как его взяли, – Долохов улыбнулся одним ртом, – я его хотел уж отправить – я тоже отправляю их, только в другое место и без расписок, – нахмурившись, вставил он, – так он мне из мерзлого картофелю 7 разных кушаний сделал. Хороший повар.

Но Денисов не улыбнулся даже истории о котлетках, он нахмурился и хлопнул кулаком по столу.

– Этого,⁷²⁸ братец мой, я не понимаю, – начал он, – как ты, человек такой х’аб’ости, можешь унижать себя до этой жестокости.

Долохов улыбался молча, покачивая головой с выражением снисходительного презрения, которое еще больше рассердило Денисова.

– Ну разве тебе трудно отослать 30 ли, 300 ли человек под конвоем в город, чем марать, я п’ямо скажу, честь солдата.

Холодный блеск вспыхнул на мгновенье в глазах Долохова, но он заговорил тихим голосом, обращаясь к Пете.

– Вот молоденькому графчику в 16 лет говорить эти любезности – прилично, а тебе стыдно, право, говорить этот вздор.

– Убивать безоружных пленных подло и низко, – закричал Петя, вскакивая со стула, – и мне будет 116 лет, я скажу всё то же.

Долохов как будто и не заметил слов Пети и тем же тихим, слышным голосом продолжал, обращаясь к Денисову.

– Как тебе не совестно говорить вздор. Пора нам-то с тобой оставить эти любезности.