ПСС. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья

[1522] Рассуждение о свободе людей не имеет, как первый вывод, разнообразных точек отправления, приводящих к одному выводу. Оно имеет одно[1523] основание сознания. И если мы спросим себя,[1524] одинаково ли относится оно к одному человеку или ко всем людям? Одинаково ли оно относится ко всякому периоду времени? Мы принуждены будем признать,[1525] что достоверность его подлежит условиям количества рассматриваемых людей и времени.

Так: 1)[1526] судя о свободе человека, находящегося в уединении, и другого человека, участвующего в толпе людей, имеющих одну цель, мы в первом случае признаем большую и во втором — меньшую достоверность нашего суждения; и видим, что степень свободы человека в нашем представлении увеличивается и уменьшается, смотря по большей или меньшей связи его с другими людьми. 2) Кроме того, судя о свободе своей или другого человека при совершении поступка в близком прошедшем и при совершении поступка в дальнем прошедшем — в первом детстве, мы признаем большую или меньшую достоверность нашего суждения, смотря по большей или меньшей отдаленности периода времени совершения действия от настоящего, и видим, что степень свободы человека в нашем представлении увеличивается или уменьшается по мере отдаления или приближения времени поступка от времени суждения.

* № 322 (рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. IX, X).

Если бы Наполеон не приказал, солдат не пошел бы. Если бы не шел солдат, Наполеон не мог бы приказывать. И потому одинаково неправильно сказать, что солдат пошел оттого, [что] приказал Наполеон, или сказать, что Наполеон приказал оттого, что шел солдат, — т. е. что к явлению, которое мы рассматриваем, понятие причины не приложимо.

^{Начало рукописи (см. на обороте)}

^{Отрывок из чернового автографа Толстого к гл. X, ч. 2 эпилога}

В последнем анализе мы приходим к[1527] кругу вечности, к[1528] той крайней грани, к которой во всякой области мышления приходит ум человеческий, если не играет своим предметом. Электричество производит тепло, тепло производит электричество. Атомы притягиваются, атомы отталкиваются. Говоря о взаимодействии тепла и электричества и о[1529] атомах, мы не можем сказать, почему это происходит, а говорим, что это так есть потому, что немыслимо иначе, так должно быть, что это закон.

То же самое относится и до исторических явлений. Почему происходит война или революция, мы не знаем, мы знаем только, что для совершения того или другого действия люди складываются в известное соединение, и говорим, что это так есть потому, что немыслимо иначе, должно быть, что это закон.

Если бы история имела дело до внешних явлений, постановление неопровержимого закона было бы достаточно, и мы бы кончили наше рассуждение; но закон[1530] относится до человека.

Частица материи не может сказать нам, что она вовсе не чувствует потребности притягивания и отталкивания и что это неправда, человек же, который есть предмет истории, прямо говорит: я свободен, а потому не подлежу законам.

—————

В последнем доводе своем вопрос истории сводится на вопрос о свободе воли.

Присутствие этого невысказанного вопроса чувствуется на каждом шагу истории.

Все серьезно мыслившие историки невольно приходили к этому вопросу и признавали непостижимую силу, руководящую[1531] волями людей.

* № 323 (рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. IX).

Сознание говорит: я свободен. Разум говорит: я подлежу законам. Соглашение этих противуречий кажется невозможным,[1532] и вместе с тем противуречие это происходит не от ошибки мышления, как то говорит Кант, ибо сознание не может подлежать ошибкам мышления.

* № 324 (рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. X).

[1533] Ибо[1534] 1) как бы ни увеличивали наше знание тех пространственных условий, в которых находится человек, мы никогда их не узнаем все, ибо число их велико бесконечно, так же, как бесконечно пространство.

2) Как бы мы ни удлиняли период времени, он будет конечен, а время — бесконечно.

И 3) Как бы ни была велика цепь причин, которая нам известна, мы никогда не будем знать ее всю, ибо она бесконечна. И потому мы никогда не придем к представлению полной необходимости.

Точно так же никогда мы не можем придти к представлению полной свободы, ибо: 1) Как бы мы ни представляли себе человека исключенным от влияний внешнего мира, влияние это всегда будет.

Для того, чтобы представить его себе вне влияний окружающего, мы должны представить его себе или неспособным воспринимать эти влияния, то есть уже не[1535] человеком, или вне пространства.

2) Как бы мы ни приближали время суждения к времени поступка, мы никогда не получим понятия свободы[1536]

и 3) Как бы мы ни увеличивали трудность постижения причины, мы никогда не придем к признанию полной свободы, то есть отсутствия причины.

Как ни была непостижима для нас причина выражения воли, в[1537] каком бы то ни было, своем или чужом поступке — первое требование ума есть[1538] предположение причины.