Если бы мы признали совершенную недосягаемость для нас причины действия[1539]
человека, мы бы признали, что действие это не имело причины,[1540] то есть имело причиною силу, действовавшую извне, то есть отрицали бы свободу.[1541]Итак,[1542]
для того, чтобы получить полное понятие необходимости, мы должны допуститьДля того, чтобы получить полное понятие свободы,[1544]
человек должен быть один вне времени и вне зависимости от причин.[1545]В первом случае необходимо, отрешившись от сознания,[1546]
рассматривать явления только по отношению к законам разума.[1547]И действительно, разум имеет только эти три основные закона: бесконечного пространства, бесконечного времени и бесконечного ряда причин.
Во втором случае необходимо, отрешившись от законов разума, рассматривать явления только по отношению к сознанию.
И, действительно, сознание говорит:[1548]
* № 325
(рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. X).<И это откровение сознания неопровержимо до тех пор, пока оно сознание, но как только оно переходит в область разума, оно является уже в пространстве, во времени и в причине.[1550]
Но как скоро из области сознания я перехожу в область рассуждения, я вижу, что я, как и всё существующее: 1) занимаю одно определяемое всем остальным место в мире, 2) что в каждый момент прошедшего свобода моя закована временем, и 3) что всякое действие мое имело причину.[1551]Сознавая себя, я свободен, представляя себя, я подлежу законам.
Для того, чтобы понятие необходимости было полным, должно допустить бесконечно великое число условий пространства, времени и причин и допущение таковых условий[1552]
— противоречие Contradictio in adjecto.[1553] Ибо всякое число есть х + 1. Но это самое противуречивое допущение бесконечного составляет сущность разума. И разум неопровержим, пока он остается в области разума, но как скоро он предметом своим избирает не понятие, а сознание, так он не может допустить необходимость.>* № 326
(рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. X, XI).Только при раздвоении двух источников знания человеческого разума и сознания получается понятие полной свободы и полной необходимости. Но и то и другое понятие противуречат друг другу и сами себе.[1554]
Ибо требования разума, бесконечности пространства, времени и причин одинаково немыслимы, как и откровение сознания, отрицание пространства, времени и причин.Только при соединении обоих источников познавания мы получаем ясное представление — не о свободе или необходимости, которые суть только взаимно определяющиеся понятия, Wechselbegriffe, а о жизни[1555]
человека в его воле, которая определяется этими двумя разностями.Понятия свободы и необходимости не суть понятия сами по себе, но выражают только отношение[1556]
воли к разуму.[1557]Воля в сущности своей, как свобода, ничем не ограниченная, выражается только в сознании единства, то есть вне пространства, вне времени в настоящем и вне причин,[1558]
т. е. как причина, и тогда[1559] она только сознаваема, но непостижима,[1560] и потому воля, как сознание, не подлежит законам разума.Разум же, как закон необходимости, сам по себе не имеет предмета, к которому бы он прилагал свои выводы, не имеет значения. Разум есть только форма, в которую выражаются явления жизни. Воля есть то, что рассматривается, разум есть то, что рассматривает. И понятие свободы в проявлении воли есть только понятие отрицательное, показывающее большее или меньшее[1561]
подчинение проявлений воли законам разума.История рассматривает проявления воли человека в связи с внешним миром во времени и в зависимости от причин и потому[1562]
для истории не может существовать понятия свободы.Для истории существуют только линии движения человеческих воль, один конец которых скрывается в неведомом и на другом конце которых движется в связи с внешним миром во времени и в зависимости от причин сознание свободы человека.
* № 327
(рук. № 101. Эпилог, ч. 2, гл. IX).