ПСС. Том 15. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть третья

Если[1759] тело имеет свойства притяжения, то мы не можем иначе найти законы притяжения, как допустив, что все частицы одинаково, как бы мы ни дробили их, имеют общее телу свойство.

Люди в истории скованы между собой неразрывной цепью одного момента настоящего для всех, в котором проявляется бесконечно малый, равный друг другу элемент свободы. И потому,[1760] рассматривая движение человечества, мы должны допустить, что причины движения лежат в[1761] двигающемся во времени моменте настоящего, в котором[1762] выражаются одинаково все бесконечно малые моменты свободы всех людей. Признав таким образом причиною движения бесконечно малое, мы приходим к убеждению в недоступности для нас причины (как и во всех науках), скрывающейся в бесконечном.

Чем больше мы будем дробить элементы истории, тем недоступнее нам будет представляться причина.

По этому пути шли все науки человеческие. Но, придя к бесконечно малому, математика, точнейшая из наук, оставляет процесс дробления и приступает к новому процессу — суммования неизвестных, бесконечно малых, т. е., отступая от понятия причины, отыскивает закон, т. е. свойство, общее всем неизвестным, бесконечно малым элементам.

Хотя и в другой форме, по тому же пути мышления идут и другие науки. Когда Ньютон выразил закон тяготения, он не сказал, что солнце или земля имеет свойство притягивать, он сказал, что всякое тело, от крупнейшего до мельчайшего дробления, имеет свойство как бы притягивать одно другое. Т. е., совершенно оставив в стороне вопрос о причине движения тел, он выразил свойство, общее всем телам от бесконечно великих до[1763] бесконечно малых. То же делают все естественные науки. Они, оставляя вопрос о причине, отыскивают законы, т. е. свойства, общие всем[1764] телам известного разряда.[1765] На том же пути стоит и история. И если история имеет предметом изучения движение народов и человечества, а не описание[1766] эпизодов из жизни людей, она должна[1767] признать причиной движения бесконечно малое — отрешиться от понятия причины и суммовать бесконечно малые, т. е. отыскивать законы, общие всем бесконечно малым.

С той точки зрения, с которой наука смотрит теперь на свой предмет, по тому пути, по которому она идет, всё дробя и дробя причины явлений, суммование — это отыскание законов для науки — кажется невозможным и представляется самоуничтожением. Между тем[1768] суммование это, отыскание общих законов, относящихся до всех бесконечно малых, уже давно[1769] начато, и[1770] те новые основания, на кот[орые] должна стать история, вырабатываются одновременно с самоуничтожением, к которому, всё дробя и дробя причины явлений, идет старая история.

Новые науки эти суть геология, сравнительная филология, география, политическая экономия, статистика.

* № 345 (рук. № 102. Эпилог, ч. 2, гл. X).[1771]

[1772] Это отношение включает в себя всю жизнь человека.

Свобода, ничем не ограниченная, в сущности своей вне пространства, времени и причин есть воля,[1773] сознаваемая[1774] человеком.

Необходимость, как связь пространства, времени и причин, есть разум человека с его тремя законами.

Понятие свободы есть только воля,[1775] в существе своем постигаемая только сознанием, понятие необходимости есть только выражение законов разума.

Свобода воли есть содержание, разум[1776] есть форма.

[1777] Воля есть то, что рассматривается,[1778] разум есть то, что рассматривает.

Понимание жизни одинаково невозможно без формы и без содержания.[1779]

В действительности в возможности понимания существует только[1780] свобода в своем проявлении,[1781] т. е. воля, рассматриваемая разумом по закону необходимости, т. е. определяемая по законам пространства, времени и причины.[1782]

Свобода и необходимость суть взаимно исключающиеся понятия; но свобода ограниченная — воля, проявляющаяся в пространстве, времени и зависимости от причин, и необходимость, не доведенная до последнего конца, то есть закон, разум суть те два данные, из которых составляется[1783] все миросозерцание человека.

Воля, подлежащая законам разума, есть всё, что мы знаем.

Чем более проявления воли понятны для нашего разума,[1784] тем более мы знаем.

Понятие большей свободы и меньшей необходимости или меньшей свободы и большей необходимости есть только определение большего или меньшего приложения законов разума[1785] [к] воле.

Понятие свободы[1786] существует только в сознании и может составлять предмет наук[1787] отвлеченных (метафизика, трансцендентальная философия, антропология), свобода же в проявлении своем есть воля, подлежащая законам разума. Признание свободы в связи с внешнем миром во времени и в зависимости от причины есть только отречение от законов разума, есть только признание в своем незнании.