Читаем ПСС. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты полностью

– Не думаю, – отвѣчалъ Вронской. – Такъ завтра поѣдемъ вмѣстѣ жеребца посмотрѣть. Ты заѣдешь?

– Ладно. А то пріѣзжай.

– Нѣтъ, мнѣ дѣло есть.

– Ну такъ до завтра.

И Яшвинъ вышелъ. «Съ женою забота, съ не женой еще хуже, – подумалъ онъ. – А славная баба».

Вронской, оставшись одинъ, взялъ свою начатую давно ужъ толстую книгу объ искусствѣ, но, только прочтя первую фразу, убѣдился, что читать и понимать этой дребедени (какъ онъ самъ себѣ опредѣлилъ сужденія автора о упадкѣ греческаго искусства) не можетъ, и швырнулъ книгу на столъ. «Да, нынче что – четвергъ, абонементъ? Да, Егоръ съ женой тамъ, и мать, вѣроятно. Что бишь нынче? Аида. Это значитъ весь Петербургъ тамъ».

* № 151 (рук. № 90).

Онъ вошелъ по покатому ковру въ то время, какъ пѣвица, блестя обнаженными плечами, атласомъ и бриліянтами, нагибалась, улыбаясь, съ помощью тенора, державшаго ее за руку, собирала неловко перелетавшіе черезъ рампу букеты, и какой то господинъ съ рядомъ въ серединѣ блестѣвшихъ помадой волосъ и длинными руками тянулся черезъ рампу съ какой то вещью. Воины и поселяне стояли съ голыми руками и обтянутыми ногами и, оборачиваясь въ 3/4 на публику, перешептывались. Капельмейстеръ на своемъ возвышеніи помогалъ передавать и оправлялъ свой бѣлый галстукъ. Музыканты отирали платками потъ, въ ложахъ, въ партерѣ блестѣвшія нарядами дамы и рѣдкіе мундиры и сюртуки, въ райкѣ поддевки и пиджаки – всѣ шевелились, хлопали и кричали. Люстры и газовые рожки въ бронзовыхъ подобіяхъ свѣчей ярко горѣли. Вронскій вошелъ въ середину партера и, остановившись, сталъ оглядываться. Все, что онъ видѣлъ, было такъ знакомо ему, что онъ не видѣлъ уже общаго, но въ этомъ общемъ внѣшнемъ благоприличіи и порядкѣ и блескѣ, въ этой тысячной толпѣ онъ видѣлъ и чувствовалъ только отношенія десятковъ близко знакомыхъ ему лицъ его круга, и онъ чувствовалъ отношенія этихъ лицъ между собой. Нынче, менѣе чѣмъ когда нибудь, онъ обратилъ вниманіе на пѣвицу, на сцену, на этотъ шумъ, который, онъ зналъ, ничего другаго не выражалъ, какъ радость о томъ, что есть предлогъ удовлетворить своей потребности пошумѣть, ни на всѣ тѣ обычныя лица, несмотря на то что они перемѣняются, всегда составляющія одинъ и тотже составъ театра.

Оглядывая партеръ, онъ видѣлъ тѣхъ же знакомыхъ ему стариковъ и молодыхъ въ первомъ ряду, однихъ сидящихъ тамъ, какъ Серпуховской, и другихъ ему подобныхъ, потому что имъ въ голову не могло придти сидѣть не въ 1-мъ ряду, другихъ, залѣзающихъ не въ свой 1-й рядъ только для того, чтобы быть тамъ, гдѣ Серпуховской. Тѣже были разбросанные по разнымъ рядамъ и въ сталяхъ знакомые настоящіе люди между толпою Богъ знаетъ кого, съ бородами или совсѣмъ безъ перчатокъ или въ Богъ знаетъ какихъ перчаткахъ, людей, на которыхъ всегда бывало досадно Вронскому за то, что они тоже позволяли себѣ какъ то по своему любить оперу и пѣвицу и тоже разсуждать объ этомъ. Въ сталяхъ были извѣстныя дамы изъ магазиновъ, вѣроятно, и разныя несчастныя, которыя тоже воображали, что они дамы. Наверху, какъ и всегда, отъ райка до бельэтажа толпилось тоже знакомое стадо, и наконецъ въ бельэтажѣ и бенуарѣ, тоже какъ и всегда, была обычная публика. Были эти дамы полусвѣта, кое гдѣ были дамы банкировъ, купцовъ, были эти обычные, Богъ знаетъ кто, пріѣхавшiе изъ деревень и задающіе праздникъ налитымъ кровью имянинницамъ или невѣстамъ барышнямъ съ красными руками, съ какими то офицерами въ задахъ ложи, которые старались, очевидно, что то представлять изъ себя, что то доказать. И наконецъ во всей этой толпѣ было ложъ 12, 15, въ которыхъ были настоящіе и въ которыхъ сидѣли люди и женщины всѣ одинаково равнодушные ко всему остальному и занятые собою, своими интересами дня. И это были оазисы, въ которыхъ была жизнь, на которые Вронскій обратилъ вниманіе и съ которыми онъ тотчасъ же вошелъ въ сношенія, не выходя еще изъ партера. Актъ кончился, когда онъ вошелъ, и потому онъ, не заходя въ ложу брата, прошелъ до перваго ряда и остановился у рампы съ Серпуховскимъ, который, упираясь ногами въ рампу, издалека увидавъ его, звалъ его къ себѣ улыбкой.

Вронскому стоило только оглядѣть эти оазисы ложи, направленія взглядовъ, выраженіе лицъ, стоило замѣтить вниманіе, которое обращали на него, стоило только обмѣняться двумя словами при встрѣчѣ и замѣтить молчаніе, установившееся между двумя говорившими до его прихода, чтобы понять, какой нынче былъ общій интересъ всего этаго его круга, и что интересъ этотъ былъ, съ одной стороны, новый объявившійся женихъ извѣстной дѣвушки, который почти пьяный сидѣлъ въ ея ложѣ. Вронскій зналъ, что этотъ скандальный бракъ съ человѣкомъ, изуродованнымъ несчастной болѣзнью и пьянымъ, на который согласились родители, потому что отецъ жениха былъ въ большой силѣ, теперь, когда въ первый разъ женихъ явился въ публикѣ съ невѣстой, очень занималъ высшій кругъ; но онъ видѣлъ, что интересъ, возбужденный появленіемъ Анны, былъ еще сильнѣе и что всѣ улыбки, шутки, пожатія плечъ, выраженія негодованія – все относилось къ ней.

* № 152 (рук. № 90).

Перейти на страницу:

Все книги серии Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах

Похожие книги

Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза
Двоевластие
Двоевластие

Писатель и журналист Андрей Ефимович Зарин (1863–1929) родился в Немецкой колонии под Санкт-Петербургом. Окончил Виленское реальное училище. В 1888 г. начал литературно-публицистическую деятельность. Будучи редактором «Современной жизни», в 1906 г. был приговорен к заключению в крепости на полтора года. Он является автором множества увлекательных и захватывающих книг, в числе которых «Тотализатор», «Засохшие цветы», «Дар Сатаны», «Живой мертвец», «Потеря чести», «Темное дело», нескольких исторических романов («Кровавый пир», «Двоевластие», «На изломе») и ряда книг для юношества. В 1922 г. выступил как сценарист фильма «Чудотворец».Роман «Двоевластие», представленный в данном томе, повествует о годах правления Михаила Федоровича Романова.

Андрей Ефимович Зарин

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза
Пятеро
Пятеро

Роман Владимира Жаботинского «Пятеро» — это, если можно так сказать, «Белеет парус РѕРґРёРЅРѕРєРёР№В» для взрослых. Это роман о том, как «время больших ожиданий» становится «концом прекрасной СЌРїРѕС…и» (которая скоро перейдет в «окаянные дни»…). Шекспировская трагедия одесской семьи, захваченной СЌРїРѕС…РѕР№ еврейского обрусения начала XX века.Эта книга, поэтичная, страстная, лиричная, мудрая, романтичная, веселая и грустная, как сама Одесса, десятки лет оставалась неизвестной землякам автора. Написанный по-русски, являющийся частью СЂСѓСЃСЃРєРѕР№ культуры, роман никогда до СЃРёС… пор в нашем отечестве не издавался. Впервые он был опубликован в Париже в 1936 году. К этому времени Катаев уже начал писать «Белеет парус РѕРґРёРЅРѕРєРёР№В», Житков закончил «Виктора Вавича», а Чуковский издал повесть «Гимназия» («Серебряный герб») — три сочинения, объединенные с «Пятеро» временем и местом действия. Р' 1990 году роман был переиздан в Р

Антон В. Шутов , Антон Шутов , Владимир Евгеньевич Жаботинский , Владимир Жаботинский

Проза / Классическая проза / Русская классическая проза / Разное / Без Жанра
Марево
Марево

Клюшников, Виктор Петрович (1841–1892) — беллетрист. Родом из дворян Гжатского уезда. В детстве находился под влиянием дяди своего, Ивана Петровича К. (см. соотв. статью). Учился в 4-й московской гимназии, где преподаватель русского языка, поэт В. И. Красов, развил в нем вкус к литературным занятиям, и на естественном факультете московского университета. Недолго послужив в сенате, К. обратил на себя внимание напечатанным в 1864 г. в "Русском Вестнике" романом "Марево". Это — одно из наиболее резких "антинигилистических" произведений того времени. Движение 60-х гг. казалось К. полным противоречий, дрянных и низменных деяний, а его герои — честолюбцами, ищущими лишь личной славы и выгоды. Роман вызвал ряд резких отзывов, из которых особенной едкостью отличалась статья Писарева, называвшего автора "с позволения сказать г-н Клюшников". Кроме "Русского Вестника", К. сотрудничал в "Московских Ведомостях", "Литературной Библиотеке" Богушевича и "Заре" Кашпирева. В 1870 г. он был приглашен в редакторы только что основанной "Нивы". В 1876 г. он оставил "Ниву" и затеял собственный иллюстрированный журнал "Кругозор", на издании которого разорился; позже заведовал одним из отделов "Московских Ведомостей", а затем перешел в "Русский Вестник", который и редактировал до 1887 г., когда снова стал редактором "Нивы". Из беллетристических его произведений выдаются еще "Немая", "Большие корабли", "Цыгане", "Немарево", "Барышни и барыни", "Danse macabre", a также повести для юношества "Другая жизнь" и "Государь Отрок". Он же редактировал трехтомный "Всенаучный (энциклопедический) словарь", составлявший приложение к "Кругозору" (СПб., 1876 г. и сл.).Роман В.П.Клюшникова "Марево" - одно из наиболее резких противонигилистических произведений 60-х годов XIX века. Его герои - честолюбцы, ищущие лишь личной славы и выгоды. Роман вызвал ряд резких отзывов, из которых особенной едкостью отличалась статья Писарева.

Виктор Петрович Клюшников

Русская классическая проза