ПСС. Том 20. Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Теперь онъ понялъ, что она вспомнила его признанія, когда онъ слишкомъ подробно, желая быть добросовѣстнымъ, разсказалъ ей[1576] о своей любви до женитьбы.

– Неужели я виноватъ, что хотѣлъ, чтобы не было между нами тайнъ и въ прошедшемъ, Кити? – Онъ взялъ ее за руку.

– Довольно, довольно, никогда не говори мнѣ про это, и никогда мы, женщины, не простимъ это и не забудемъ.

И вдругъ помертвѣло и некрасиво сдѣлалось ея лицо и дребезжа зазвѣнѣлъ ея голосъ. Она не могла простить ему того, что она не первая женщина, съ которой онъ въ такой близости. Они помирились. И также неожиданно и оскорбительно возникло столкновеніе изъ за того, что тетушка не любила тѣхъ сдобныхъ хлѣбовъ, которые Кити заказывала къ чаю. И также неожиданно возникло другое столкновеніе то за то, что ей грустно становилось въ уединеніи деревни, то за то что онъ[1577] по какому нибудь слову ея начиналъ ревновать ее къ ея прошедшему, къ Вронскому.[1578] Это проходило, но во все время ихъ первыхъ сношеній чувствовалась натянутость, какъ бы подергиванье въ ту и другую сторону той цѣпи, которой они были связаны. Они не спорили, несмотря на то что онъ, хотя и отвыкая немного, оставался по старому резонеромъ и часто любилъ логически умно и остроумно доказывать. Она спорила рѣдко и не о томъ, съ чѣмъ она несоглашалась, но онъ съ каждымъ днемъ, къ удивленію своему, больше и больше убѣждался, что у нея были тверды не убѣжденія, а былъ твердъ тотъ планъ жизни, по которому не то что она хотѣла жить, а по которому она знала какимъ то таинственнымъ предчувствіемъ, что они будутъ жить. Онъ больше и больше чувствовалъ себя какъ бы въ большомъ[1579] паркѣ, гдѣ только въ извѣстныхъ направленіяхъ прочищены дорожки, a другія, напр[отивъ?], засажены, деревья загорожены, и что въ расположенiи дорожекъ этаго парка есть твердая мысль – планъ. Его мечта была жизнь 9 мѣсяцевъ въ деревнѣ въ совершенномъ уединеніи за своей научной философской работой, 3 мѣсяца въ Москвѣ, въ свѣтѣ. Средства къ жизни ему долженъ былъ дать большой винный заводъ. Управленіе имѣніемъ и домомъ онъ бралъ на себя. Жена должна была, по его понятію, избрать себѣ работу умственную и благодѣтельство въ деревнѣ, школы, и бѣдные, и родильный домъ.[1580]

Въ исполненіи этой общей мечты онъ[1581] въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ встрѣчалъ въ ней[1582] противорѣчіе, въ другихъ согласіе, невыражаемыя словами, но руководившія ихъ жизнью.[1583] Жизнь въ деревнѣ ей нравилась, и не только 9 мѣсяцевъ, но и всегда. Она не хотѣла ѣхать ни за границу, какъ онъ предлагалъ ей, ни въ Москву, но въ деревнѣ она не хотѣла уединенія,[1584] a хотѣла, чтобы друзья и родные ѣздили къ ней, и такъ устраивала домъ.[1585] Винокуренный заводъ она ненавидѣла за его вонь, но принимала большое участіе въ лѣсахъ, садахъ и породистыхъ коровахъ. Управленіе домомъ она взяла сразу просто и естественно въ свои руки, и честь дома, чтобы было чисто и сытно, казалась ея священнымъ долгомъ.

Отстраненіе его отъ общественной деятельности она одобряла и одобряла его умственную работу и поощряла къ ней. Но сама не любила для себя ни умственныхъ, ни филантропическихъ занятій. Когда она сходилась съ народомъ и сердце прямо говорило ей, она помогала и заботилась, но не любила этаго, какъ правильное занятіе.

Года послѣ Ордынцевъ вспоминалъ и удивлялся тому, какъ она угадала его будущую жизнь и начала ее, какъ будто зная все, что будетъ, впередъ.[1586]

–

Было начало Іюля. Большіе сидѣли на терасѣ, дѣти бѣгали передъ домомъ на pas de géants.[1587] Сама Кити сидѣла въ углу поодаль отъ жаровни, на которой старая княгиня варила малиновое варенье. Ордынцевъ былъ на перестройкѣ завода.[1588]

2.

Вышла одна изъ тѣхъ минутъ, рѣдкихъ въ семейной жизни, когда взрослые остались одни, и именно одни, тѣ самые, которымъ надо было переговорить между собою; и кромѣ того, вышло то настроеніе, въ которомъ охотно говорится о задушевныхъ вещахъ. На терасѣ оставались старушка тетушка, варившая варенье, и Княгиня, принимавшая живѣйшее участіе въ вареньи, стоявшемъ на жаровнѣ, Долли съ груднымъ ребенкомъ, заснувшемъ у ней на колѣняхъ, Марья Николаевна въ очкахъ съ своимъ вязаньемъ и сама Кити[1589] въ мягкомъ креслѣ и подальше отъ жаровни. Всѣ въ этомъ домѣ слѣдили теперь за нею, какъ за сосудомъ, наполненнымъ драгоцѣнностью.

Разговоръ перешелъ всѣ самыя интересныя темы: какъ варить малину, съ водой или безъ воды, но тутъ чуть было не установилась враждебность между старушкой теткой и Княгиней. «Не хочетъ ли теща по своему все передѣлывать въ домѣ? Я 30 лѣтъ варю». Марья Николаевна ловко перевела разговоръ на ситчикъ, который она купила дѣвушкѣ, но который такъ хорошъ, что она хочетъ себѣ сдѣлать платье. Ситчикъ навелъ разговоръ на то, что платья бываютъ счастливыя. Кити вспомнила о своемъ желтенькомъ, волшебномъ, какъ она называла, платьѣ. Все важное случалось съ ней въ этомъ платьѣ. Съ этаго разговоръ перешелъ на примѣты и чудеса.