ПСС. Том 27. Произведения, 1889-1890

Вотъ тѣ сужденія, которыя въ большинствѣ случаевъ среди самыхъ влiятельныхъ судей вызоветъ мой разсказъ. И мнѣ жалко, что это такъ будетъ. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы читатели, особенно молодые, безъ закоренѣлыхъ привычекъ и предвзятыхъ мыслей, оправдывающихъ эти привычки, вдумались бы въ то, что сказано въ этомъ разсказѣ, а вдумавшись и придя къ тѣмъ же мыслямъ, къ которымъ я пришелъ, сообразно этимъ мыслямъ измѣнили бы и повели бы свою жизнь. Такъ я писалъ прежде еще, чѣмъ разсказъ этотъ сталъ извѣстенъ и появились о немъ сужденія. Появившіяся о немъ сужденія и мнѣнія и недоумѣнія, выражаемыя въ письмахъ, которыя я получаю о предметѣ этаго разсказа, и самое запрещеніе для печати этаго разсказа подтвердило и превзошло мои ожиданія. Сужденія слышатся самыя для меня неожиданныя о смыслѣ и значеніи этого разсказа. Говорится о цинизмѣ, неприличіи, о пессимизмѣ, мрачности этого разсказа, говорится о какой то художественности изложенія, о великомъ мастерствѣ и нелѣпости автора, о проповѣди самоубiйства, объ униженіи женщины, о томъ, что герой разсказа психопатъ, объ отрицаніи семьи и брака и еще о многомъ другомъ, но только не о томъ, что составляетъ существенное содержаніе и необходимый выводъ изъ этого разсказа.

<Передъ Богомъ говорю, что мнѣ нисколько не обидно это, но мнѣ жалко, что такъ говорятъ и будутъ говорить, не для себя, а для тѣхъ людей, въ особенности молодыхъ, которые, сбитые такимъ сужденіемъ людей, мнѣніе которыхъ они привыкли уважать, не прочтутъ или, что хуже, прочтя, не поймутъ того, что тяжелыми страданіями выжито мною и съ болью сердца сознано и высказано не для потѣхи, но на пользу людямъ, идущимъ по той же гибельной дорогѣ, по которой и я шелъ въ моей жизни.

Такое сужденіе о томъ, что Толстой сумасшедшій или мистикъ, вѣдь собственно не сужденіе, а только уловка для того, чтобы избавить себя отъ необходимости обсудить тотъ вопросъ,[172] о которомъ говорится, а обсудивъ его, неизбѣжно придти къ осужденію себя и своей жизни.

Дѣло вѣдь не въ томъ, сумашедшій или мистикъ Толстой, а въ томъ, справедливо ли то, что онъ говоритъ. Для того чтобы было ясно и опредѣленно то именно, что говорится въ этомъ разсказѣ, чтобы нельзя было неправильно перетолковать того, что говорится, преувеличить и сказать, что это невозможно, и пропустить то, что сказано, и сказать, что это и не высказано, для этого то я и пишу это кажущееся для понимающихъ столь ненужнымъ послѣсловіе.

Основныя мысли и выводы, вытекающіе изъ этихъ мыслей, высказанные въ этомъ разсказѣ, слѣдующіе.

Мнѣ кажется, что никогда нигдѣ люди не жили въ такомъ вопіющемъ не только разладѣ, но и противорѣчіи между сознаваемою мыслью, выраженной словомъ, и дѣломъ, практикой жизни, въ [какомъ] живутъ образованные люди христіаискихъ народовъ нашего времени. Если бы разумное существо, не знающее нашей жизни, узнало бы тѣ только принципы нетолько религіозно-христіанскіе, но и самые умѣренные, не признающія обязательность христіанства свѣтскія ученія нравственности, узнало бы только тѣ принципы гуманности и либеральности, обязательность которыхъ такъ всеобще признается общественнымъ мнѣніемъ, какое бы это разумное существо составило себѣ мнѣніе о нашей жизни? Какъ бы много уступокъ не дѣлало это существо невозможности осуществленія всего того, къ чему стремятся люди, оно всетаки никакъ не могло бы себѣ представить того, что есть, <т. е. того, что люди, исповѣдующіе принципы равенства, братства, свободы и въ основѣ всего принципъ любви, въ дѣйствительности стремятся только къ тому, чтобы каждому превзойти другихъ и выдѣлить себя изъ другихъ, вмѣсто братства — только къ тому, чтобы всѣхъ остальныхъ людей сдѣлать своими рабами.> Разумное существо, увидавъ потомъ дѣйствительность, т. е. одну часть этихъ людей, которыхъ онъ увидалъ, обреченныхъ поколѣніями съ женами и дѣтьми на нелѣпый, нужный только для прихоти другихъ людей, убивающій тѣло и душу трудъ на заводахъ и фабрикахъ, другую часть воспитываемые на убійство другъ друга и третью часть пользующіеся этимъ рабствомъ угнетенныхъ и вырывающіе другъ у друга выгоды этаго угнетенія, увидавъ все это, разумное существо никакъ не могло бы повѣрить, что это тѣ самые люди, которые исповѣдуютъ принципы равенства, братства, свободы и любви.>