ПСС. Том 27. Произведения, 1889-1890

Сахатов.

Да, странно, странно!

Леонид Федорович.

Он здесь и ищет общения. Кто хочет спросить что-нибудь?

Сахатов.

Позвольте, я спрошу.

Профессор.

Сделайте одолжение.

Сахатов.

Верю я или нет?

(Таня стучит два раза.)

Профессор.

Ответ утвердительный.

Сахатов.

Позвольте, я еще спрошу. Есть у меня в кармане десятирублевая бумажка?

(Таня стучит много раз и проводит ниткой по голове Сахатова.)

Сахатов.

Ах!.. (Хватает нитку и обрывает ее.)

Профессор.

Я бы просил присутствующих не делать неопределенных или шутливых вопросов. Ему неприятно.

Сахатов.

Нет, позвольте, у меня в руке нитка.

Леонид Федорович.

Нитка? Держите ее. Это часто бывает; не только нитка, но шелковые снурки, самые древние.

Сахатов.

Нет, однако откуда же нитка?

(Таня бросает в него подушкой.)

Сахатов.

Позвольте, позвольте! Что-то мягкое ударило меня в голову. Позвольте свет, — тут что-нибудь…

Профессор.

Мы просим вас не нарушать проявления.

Толстая барыня.

Ради Бога, не нарушайте! И я хочу спросить, можно?

Леонид Федорович.

Можно, можно. Спрашивайте.

Толстая барыня.

Я хочу спросить о своем желудке. Можно? Я хочу спросить, что мне принимать, аконит или белладонну?

(Молчание, шопот в стороне молодых людей, и вдруг Василий Леонидыч кричит, как грудной ребенок: уа! уа! — Хохот. Захватывая носы и рты и фыркая, девицы с Петрищевым убегают.)

Толстая барыня.

Ах, это верно, и этот монах опять родился!

(в бешенстве, гневным шопотом).

Кроме глупости, от тебя ничего! Если не умеешь держать себя прилично, то уйди.

(Василий Леонидыч уходит.)

ЯВЛЕНИЕ 20-е

Темнота, молчание.

Толстая барыня.

Ах, как жаль! Теперь уж нельзя спрашивать. Он родился.

Леонид Федорович.

Нисколько. Это глупости Вово. А он тут. Спрашивайте.

Профессор.

Это часто бывает; эти шутки, насмешки — самое обыкновенное явление. Я полагаю, что он здесь еще. Впрочем, мы можем спросить. Леонид Федорович, вы?

Леонид Федорович.

Нет, пожалуйста, вы. Меня это расстроило. Так неприятно! Эта бестактность!..

Профессор.

Хорошо, хорошо!.. Николай! ты здесь еще?

(Таня стучит два раза и звонит в колокольчик. — Семен начинает рычать и разводить руками. Захватывает Сахатова и Профессора и давит их.)

Профессор.

Какое неожиданное проявление! Воздействие на самого медиума. Этого не бывало. Леонид Федорович, наблюдайте, мне неловко. Он давит меня. Да смотрите, что Гросман? Теперь нужно полное внимание.

(Таня бросает мужицкую бумагу на стол.)

Леонид Федорович.

Что-то упало на стол.

Профессор.

Смотрите, что упало.

Леонид Федорович.

Бумага! Сложенный лист бумаги.

(Таня бросает дорожную чернильницу.)

Леонид Федорович.

Чернильница!

(Таня бросает перо.)

Леонид Федорович.

Перо!

(Семен рычит и давит.)

(задавленный).

Позвольте, позвольте, совершенно новое явление: не вызванная медиумическая энергия действует, а сам медиум. Однако откройте чернильницу и положите на бумагу перо, он напишет, напишет.

(Таня заходит сзади Леонида Федоровича и бьет его по голове гитарой.)

Леонид Федорович.

Ударил меня по голове! (Смотрит на стол.) Перо не пишет еще, и бумага сложена.

Профессор.

Посмотрите, что за бумага, делайте скорей; очевидно, двойная сила: его и Гросмана — производит пертурбации.

(выходит с бумагой в дверь и тотчас возвращается).

Необычайно! Бумага эта — договор с крестьянами, который я нынче утром отказался подписать и отдал назад крестьянам. Вероятно, он хочет, чтоб я подписал его?

Профессор.

Разумеется! Разумеется! Да вы спросите.

Леонид Федорович.

Николай! Или ты желаешь…

(Таня стучит два раза.)

Профессор.

Слышите? Очевидно, очевидно!

(Леонид Федорович берет перо и выходит. — Таня стучит, играет на гитаре и гармонии и лезет опять под диван. — Леонид Федорович возвращается. — Семен потягивается и прокашливается.)

Леонид Федорович.

Он просыпается. Можно зажечь свечи.

(поспешно).

Доктор, доктор, пожалуйста, температуру и пульс. Вы увидите, что сейчас обнаружится повышение.

(зажигает свечи).

Ну что, господа неверующие?