ПСС. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Она вскочила на постели и долго сидла, ожидая, что что нибудь случится такое, чтò объяснитъ. И она сидла, прислушиваясь къ звукамъ ночи. Въ комнатк было душно, за стной тикали часы, возилась собачка и храпла спавшая съ ней Дементьевна, добрая ключница. За стной послышался толчекъ въ дверь и скрипъ половицы. Сердце остановилось у Катюши. Это онъ. Но нтъ, онъ не могъ быть. Его не было. Это была Сюзетка. Она лаяла и просилась выпустить. Катюша рада была случаю выдти. Она накинула ковровый платокъ, надла калоши на босыя ноги и, вмсто того чтобы только выпустить Сюзетку, сама съ нею вышла на крыльцо. Сюзетка съ лаемъ побжала по тающему снгу. А Катюша, прислонившись къ притолк, стояла и слушала… Со всхъ сторонъ слышались странные ночные звуки. Прежде всего былъ слышенъ звукъ втра, свиствшаго въ голыхъ вткахъ березъ. Втеръ былъ сзади, и ей было тихо. Потомъ слышался хрускъ снга подъ Сюзеткой, потомъ журчали ручьи, падали капли съ крышъ, и странные звуки какой-то молчаливой борьбы, возни слышались снизу, съ рки. Но вотъ послышался свистъ далекаго позда. Станція была за 15 верстъ, a поздъ, тотъ самый, на которомъ халъ онъ, проходилъ тутъ близко, сейчасъ въ лсу, за садомъ. «Да, это онъ, онъ детъ; детъ и не знаетъ, что я тутъ».

– Ну, иди, иди, – крикнула она на Сюзетку и впустила ее въ домъ, а сама осталась, какъ стояла, слушая поздъ. Втеръ гудлъ, рка дулась и трещала въ туман.

– Все кончено, все кончено, – говорила она. – Это онъ детъ. Онъ, онъ! Хоть бы взглянуть на него.

И она побжала черезъ садъ за калитку на стаявшій крупными кристалами снгъ въ то мелколсье, черезъ которое проходила дорога. Втеръ подталкивалъ ее сзади и подхватывалъ ея легкую одежду, но она не чувствовала холода. Только что она дошла до края откоса, и поздъ съ своими тремя глазами показался изъ-за выемки. Онъ засвистлъ, какъ ей показалось, увидавъ ее, но втеръ подхватилъ тотчасъ же и дымъ и звукъ и отнесъ ихъ. И вотъ беззвучно выдвинулся паровозъ, за нимъ темный вагонъ, и одно за другимъ побжали свтящіяся окна. Разобрать ничего нельзя было; но она знала, что онъ былъ тутъ, и жадно смотрла на смняющіяся тни пасажировъ и кондукторовъ и не видала. Вотъ проскользнулъ послдний вагонъ съ кондукторомъ, и тамъ, гд пролетли вагоны съ окнами, остались опять тже мелкія деревца, гнущіяся отъ втра, полянки снга, сырость, темнота и тже внизу напряженные звуки рки. Нсколько времени слышались еще звуки, свтились огни и пахло дымомъ, но вотъ все затихло.

– За что, за что? – завопила она и, чтобъ выразить самой себ свое отчаяніе, неестественно поднявъ и изогнувъ надъ головой руки, съ воплемъ побжала назадъ домой напротивъ втра, подхватившего звуки ея словъ и тотчасъ же уносившаго ихъ.

–

Въ ярко освщенномъ вагон 1-го класса разбитъ былъ ломберный столъ, на сидньи была доска, на ней бутылки и стаканы, а за столикомъ сидли, снявъ мундиры, 3 офицера, и румяный красивый Валерьянъ, держа карты въ одной рук, а въ другой стаканъ, весело провозглашалъ свою масть.²⁵

– Однако какъ темно, гадко на двор, – сказалъ онъ, выглянувъ въ окно.

На другой день Катюша встала въ свое время, и жизнь ея пошла, казалось, попрежнему. Но ничего не было похожаго на прежнюю. Не было въ ней невинности, не было спокойствія, а былъ страхъ и ожиданіе всего самаго ужаснаго. Чего она боялась, то и случилось. Она забеременела. Никто не зналъ этого. Одна старая горничная догадывалась. И Катюша боялась ее. Никто не зналъ, но Катюша знала, и эта мысль приводила ее въ отчаяніе. Она стала скучна, плохо работала, все читала и выучила наизусть «Подъ вечеръ осенью ненастной» и не могла произносить безъ слезъ. Мало того, что мысль о ея положеніи приводила ее въ отчаяніе, ея положеніе физически усиливало мрачность ея мыслей. Ходъ ея мыслей былъ такой: онъ полюбилъ меня, я полюбила его, но по ихнему, по господскому, это не считается, мы не люди. Онъ полюбилъ и ухалъ, забылъ, а я погибай съ ребенкомъ. Да не довольно, что погибай съ ребенкомъ, рожай безъ помощи, не зная, куда его дть, чмъ кормиться, но еще рожать то не смй. Если родишь – пропала. А не родить нельзя. Онъ растетъ и родится. А имъ ни почемъ. Зачмъ я скучна, блдна, не весела? Марь Ивановн не весело смотрть на меня.

Катюша негодовала на господъ, но не на него. Онъ не виноватъ, онъ любилъ. Съ каждымъ днемъ она становилась мрачне и непокорне. За невставленныя свчи она нагрубила Марь Ивановн. Она сказала:

– Вы думаете, что отъ того, что вы воспитали меня, то можете изъ меня жилы мотать. Я все таки чувствую. Я человкъ. Сюзетка дороже меня.