Читаем ПСС. Том 55. Дневники и записные книжки, 1904-1906 гг. полностью

Послѣдній разъ записалъ, что продолжаю радоваться сознанiю жизни, а нынче какъ разъ долженъ записать противное: ослабѣлъ духовно, главное, тѣмъ, что хочу, ищу любви людей — и близкихъ и дальнихъ. Нынче ѣздилъ въ Ясенки и привезъ письма всѣ непріятныя. То, что они могли быть мнѣ непріятны, показываетъ, какъ я сильно опустился. Двѣ дамы разсудительницы, неясныя, путанныя и прилипчивыя (и къ нимъ можно и должно было отнестись любовно, какъ я и рѣшилъ, подумавъ), и потомъ фелъетонъ въ Харьк[овской] газетѣ того маленькаго студента, к[оторый] жилъ здѣсь лѣтомъ. Несомнѣнный признакъ упадка, потери общенія съ Вѣчнымъ черезъ сознаніе, то, что мнѣ стало больно читать его злую и глупую печатную ложь. Кромѣ того, физически былъ въ дурномъ, мрачномъ настроеніи и долго не могъ возстановить свое общеніе съ Богомъ. Все отъ того, что радуюсь на любовь людей и близкихъ, и Ч[ерткова], отъ к[отораго] получилъ прекрасное письмо о жизни и Богѣ. Какъ удивительно понемногу засасываетъ жизнь или, скорѣе, какъ понемногу заноситъ ту трубу, черезъ к[оторую] общаешься съ Богомъ. Да, надо какъ пьянства бояться похвалы, выраженія любви. То ли дѣло разговоръ Франциска съ братомъ Львомъ о радости совершенной. Радъ я уже и тому, что я понялъ, какую великую услугу мнѣ оказалъ этотъ студентъ своимъ фельетономъ. — Онъ осуждаетъ меня за то, въ чемъ я не виноватъ. Но если бы онъ зналъ всѣ тѣ гадости, к[оторыя] были и есть у меня въ душѣ, то справедливо осудилъ бы меня много разъ строже. Если же мнѣ досадно за то, что онъ осуждаетъ, въ чемъ я не виноватъ, и судитъ ложно, то можно только жалѣть его, какъ жалѣлъ бы, если бы онъ ошибался и говорилъ неправду о другомъ человѣкѣ. — Ахъ, ахъ, какъ хорошо бы1080 никогда не терять этого прямаго отношенія къ Богу, исключающаго всякій интересъ къ людскимъ сужденіямъ. И это можно. Можно быть въ сильномъ и слабомъ состояніи, въ состояніи бездѣйствія, но надо не поддаваться соблазну желанія любви къ себѣ. Это страшный соблазнъ, зачинающійся въ первомъ дѣтствѣ и до сихъ поръ держащій меня1081 или, скорѣе, постоянно подчиняющiй меня своей власти. Сейчасъ я свободенъ благодаря фельетону. Но надолго ли.

Все это время возился съ Послѣсловіемъ, и все кажется то плохо, то порядочно, и не могу рѣшить. И въ этомъ дѣлѣ только отрѣшись отъ всякаго соображенія о мнѣнія[хъ] и чувствахъ людей, и рѣшеніе просто.

За все это время очень дурное, желчное физическое состояніе, настраивающее на раздраженіе, нелюбовь. Радуюсь тому, что не пропускаю этого себѣ и въ мысляхъ борюсь съ недобрыми сужденіями — останавливаю ихъ. Очень хочется писать священника, но опять1082 думаю о томъ, какое онъ произведетъ впечатлѣніе.

Во всѣхъ важныхъ дѣлахъ жизни для того, чтобы не дѣлать зла себѣ и другимъ, важнѣе всего видѣть, знать, чувствовать ту черту въ каждомъ дѣлѣ,1083 до которой можно дойти и даже нужно и у которой надо остановиться: Насиліе совершаемое надо терпѣть; но когда насиліе требуетъ отъ тебя участія въ немъ, надо остановиться. Тоже и въ дѣлѣ любви. Дѣло любви въ томъ, чтобы дѣлать другимъ то, чего они желаютъ. Чтобы1084 знать то, чего они желаютъ, надо чувствовать ихъ довольство тѣмъ, что для нихъ дѣлается, ихъ благодарность. Но дѣлать то, что вызываетъ благодарность, похвалу, — уничтожаетъ любовь. (Не хорошо.) Записать надо:

1) Властвующіе люди устраиваютъ такую жизнь, въ к[оторой] успѣваютъ люди того же взгляда на жизнь, того же направленія, тѣхъ же свойствъ, какъ и властвующіе.

2) Лежа въ постели, я сталъ вспоминать, потушилъ ли я лампу, и сколько не думалъ, не могъ вспомнить, нетолько не могъ вспомнить, но зналъ несомнѣнно, что не могу вспомнить, что если я потушилъ ее (я и потушилъ), то сдѣлалъ это безсознательно. Что же такое тѣ поступки, к[оторые] мы совершаемъ безсознательно и к[оторые] поэтому не остаются въ воспоминаніи, не составляютъ насъ? Поступки эти дѣлаетъ наше тѣло, но не мы. Они также не мы, какъ предсмертныя или послѣсмертныя содроганія нашего тѣла или изверженія Везувія. Улыбка или страданie ребенка, к[отор]ыя мы видимъ, даже жужжаніе мухи, завязшей въ паутинѣ, гораздо больше мы, чѣмъ цѣлый рядъ нашихъ поступковъ, не вошедшихъ въ наше сознаніе, а потому и воспоминаніе. Мы то, что мы сознаемъ. А любовью мы сознаемъ очень многое внѣ себя.

24 Окт. 1906. Я. П.

Получилъ гору писемъ, и одно здоровое ругательное отъ В[еликанова], и опъяняющихъ письма два хвалебныя. Точно стаканъ вина. Не пью. Хорошее настроен[іе]. Кажется, что кончилъ Послѣсловіе. — Ѣздилъ вèрхомъ Саломасова и черезъ засѣку домой. Очень хорошо. Какъ будто помню свое дѣло и работу въ мысляхъ. Какой сложный процессъ жизни. Если бы описать то, что никто не высказываетъ, иногда и не знаетъ. Теперь 12 часовъ, ложусь.

25 Окт. 1906. Я. П.

Перейти на страницу:

Все книги серии Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах

Похожие книги

Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Темные силы
Темные силы

Писатель-народник Павел Владимирович Засодимский родился в небогатой дворянской семье. Поставленный обстоятельствами лицом к лицу с жизнью деревенской и городской бедноты, Засодимский проникся горячей любовью к тем — по его выражению — «угрюмым людям, живущим впрохолодь и впроголодь, для которых жизнь на белом свете представляется не веселее вечной каторги». В повести «Темные силы» Засодимский изображает серые будни провинциального мастерового люда, задавленного жестокой эксплуатацией и повседневной нуждой. В другой повести — «Грешница» — нарисован образ крестьянской девушки, трагически погибающей в столице среди отверженного населения «петербургских углов» — нищих, проституток, бродяг, мастеровых. Простые люди и их страдания — таково содержание рассказов и повестей Засодимского. Определяя свое отношение к действительности, он писал: «Все человечество разделилось для меня на две неравные группы: с одной стороны — мильоны голодных, оборванных, несчастных бедняков, с другой — незначительная, но блестящая кучка богатых, самодовольных, счастливых… Все мои симпатии я отдал первым, все враждебные чувства вторым». Этими гуманными принципами проникнуто все творчество писателя.

Елена Валентиновна Топильская , Михаил Николаевич Волконский , Павел Владимирович Засодимский , Хайдарали Мирзоевич Усманов

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Попаданцы