Читаем ПСС. Том 55. Дневники и записные книжки, 1904-1906 гг. полностью

445. 18630-33. Кант неправ..... в нравственный закон. — Мысль Канта, которую критикует Толстой в этой записи, развивается Кантом в четвертой части его книги «Религия в пределах только разума», озаглавленной: «Vom Dienst und Afterdienst unter der Herrschaft des guten Princips, oder von Religion und Pfaffenthum». («О служении и лжеслужении под господством доброго принципа, или о религии и поповстве».) Здесь Кант говорит: «Единственная истинная религия не заключает в себе ничего, кроме законов, т. е. таких практических принципов, безусловно необходимых, которые мы можем сознавать и которые, следовательно, мы признаем, как откровение через чистый разум (не эмпирический). Только для надобностей церквей, которым можно давать различные, одинаково хорошие формы, можно давать и статуты, т. е. предписания, считаемые за божественные, и которые для нашего чистого морального суждения произвольны и случайны. Но эту статутарную веру (которая во всяком случае ограничивается одним народом и не может заключать в себе всеобщую религию мира) считать за существенную для служения богу вообще и делать ее высшим условием божественного благоволения к человеку, — есть религиозная иллюзия (Religionswahn), следование которой представляет из себя лжеслужение, т. е. такое мнимое почитание бога, которое прямо противодействует тому истинному служению ему, какого он сам от нас требует... Иллюзия: через религиозные действия культа создавать что-нибудь по отношению к оправданию перед богом, — это религиозное суеверие, — так же, как иллюзия: желать осуществить это через стремление к мнимому общению с богом, — есть религиозная мечтательность. Это суеверная иллюзия: через действия, которые каждый человек может сделать, хотя он может и не быть добрым человеком, желать сделаться угодным богу (как например, через исповедание статутарных догматов, через соблюдение церковной обрядности и дисциплины и т. д.). Он потому будет называться суеверным, что он избирает только естественное (не моральное) средство, которое само по себе безусловно ничего не может сделать для того, что не есть природа (т. е. нравственно-доброе)... Между тунгузским шаманом и европейскими прелатами, управляющими одновременно церковью и государством, или (если мы хотим вместо руководителей и вождей смотреть только на приверженцев веры по их собственному способу представления) между совершенно чувственным вогуличем, — который лапу медвежьей шкуры утром кладет себе на голову с короткой молитвой: «не убей меня до смерти!» — до утонченных пуритан и индепендентов в Коннектикуте, — хотя и есть значительное расстояние в манере веровать, но отнюдь не в принципе. Ибо, что касается этого принципа, то все они вместе принадлежат к одному и тому же классу, а именно: таких людей, которые свое богослужение полагают в том, что само по себе не делает ни одного человека лучшим (в вере в известные статутарные положения или в исполнение произвольных обрядностей)... Человек, когда он действиями, которые сами по себе не заключают ничего угодного богу (морального), пользуется всё-таки, как средствами приобрести непосредственное божественное благоволение к себе, и через это достигнуть исполнения своих желаний, — стоит под влиянием иллюзии обладания искусством производить совершенно естественными средствами сверхъестественные действия. Подобные попытки принято называть колдовством, но это слово (так как оно вносит с собою побочное понятие об общении с злым принципом, тогда как эти попытки могут быть мыслимы всё-таки в хорошем моральном смысле, но допущенными только по недоразумению) мы хотим заменить несколько иначе известным словом, а именно: фетишизм. Сверхъестественное действие человека было бы тем, которое возможно только в его мыслях, через то, что он будто бы воздействует на бога и пользуется им, как средством, чтобы произвести в мире действия, для которых его силы и даже, может быть, его проникновение, хотя бы они могли быть угодными богу, сами по себе недостаточны. Но это в своем понятии заключает нелепость... Итак, тот, кто предпосылает соблюдение статутарных, нуждающихся в откровении законов, как необходимое для религии, и притом, не только как средство для морального образа мыслей, но как объективное условие сделаться непосредственно угодным богу, — и кто предпочитает эту историческую веру стремлению к доброму образу жизни (вместо чего первое, как нечто, что может быть угодным богу только условным образом, должно направляться соответственно последнему, которое одно только может быть угодным ему непременно), — тот превращает служение богу в простой фетишизм и занимается лжеслужением, которое всякое приготовление к истинной религии отодвигает назад». (Иммануил Кант, «Религия в пределах только разума». Перевод с немецкого Н. М. Соколова, Спб. 1908, стр. 177, 184—188.)

Перейти на страницу:

Все книги серии Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений в 90 томах

Похожие книги

Савва Морозов
Савва Морозов

Имя Саввы Тимофеевича Морозова — символ загадочности русской души. Что может быть непонятнее для иностранца, чем расчетливый коммерсант, оказывающий бескорыстную помощь частному театру? Или богатейший капиталист, который поддерживает революционное движение, тем самым подписывая себе и своему сословию смертный приговор, срок исполнения которого заранее не известен? Самый загадочный эпизод в биографии Морозова — его безвременная кончина в возрасте 43 лет — еще долго будет привлекать внимание любителей исторических тайн. Сегодня фигура известнейшего купца-мецената окружена непроницаемым ореолом таинственности. Этот ореол искажает реальный образ Саввы Морозова. Историк А. И. Федорец вдумчиво анализирует общественно-политические и эстетические взгляды Саввы Морозова, пытается понять мотивы его деятельности, причины и следствия отдельных поступков. А в конечном итоге — найти тончайшую грань между реальностью и вымыслом. Книга «Савва Морозов» — это портрет купца на фоне эпохи. Портрет, максимально очищенный от случайных и намеренных искажений. А значит — отражающий реальный облик одного из наиболее известных русских коммерсантов.

Анна Ильинична Федорец , Максим Горький

Биографии и Мемуары / История / Русская классическая проза / Образование и наука / Документальное
Дыхание грозы
Дыхание грозы

Иван Павлович Мележ — талантливый белорусский писатель Его книги, в частности роман "Минское направление", неоднократно издавались на русском языке. Писатель ярко отобразил в них подвиги советских людей в годы Великой Отечественной войны и трудовые послевоенные будни.Романы "Люди на болоте" и "Дыхание грозы" посвящены людям белорусской деревни 20 — 30-х годов. Это было время подготовки "великого перелома" решительного перехода трудового крестьянства к строительству новых, социалистических форм жизни Повествуя о судьбах жителей глухой полесской деревни Курени, писатель с большой реалистической силой рисует картины крестьянского труда, острую социальную борьбу того времени.Иван Мележ — художник слова, превосходно знающий жизнь и быт своего народа. Психологически тонко, поэтично, взволнованно, словно заново переживая и осмысливая недавнее прошлое, автор сумел на фоне больших исторических событий передать сложность человеческих отношений, напряженность духовной жизни героев.

Иван Павлович Мележ

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза
Темные силы
Темные силы

Писатель-народник Павел Владимирович Засодимский родился в небогатой дворянской семье. Поставленный обстоятельствами лицом к лицу с жизнью деревенской и городской бедноты, Засодимский проникся горячей любовью к тем — по его выражению — «угрюмым людям, живущим впрохолодь и впроголодь, для которых жизнь на белом свете представляется не веселее вечной каторги». В повести «Темные силы» Засодимский изображает серые будни провинциального мастерового люда, задавленного жестокой эксплуатацией и повседневной нуждой. В другой повести — «Грешница» — нарисован образ крестьянской девушки, трагически погибающей в столице среди отверженного населения «петербургских углов» — нищих, проституток, бродяг, мастеровых. Простые люди и их страдания — таково содержание рассказов и повестей Засодимского. Определяя свое отношение к действительности, он писал: «Все человечество разделилось для меня на две неравные группы: с одной стороны — мильоны голодных, оборванных, несчастных бедняков, с другой — незначительная, но блестящая кучка богатых, самодовольных, счастливых… Все мои симпатии я отдал первым, все враждебные чувства вторым». Этими гуманными принципами проникнуто все творчество писателя.

Елена Валентиновна Топильская , Михаил Николаевич Волконский , Павел Владимирович Засодимский , Хайдарали Мирзоевич Усманов

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Попаданцы