Не писалъ больше полмѣсяца. Былъ нездоровъ — и теперь не поправился вполнѣ. Вчера б[ыло] письмо отъ сына Льва, оч[ень] тяжелое. Я прочелъ только начало и броси[лъ].25
Я написалъ б[ыло] отвѣтъ серебряныхъ словъ, но, успокоившись, предпочелъ золотыя. Ѣздилъ верхомъ, и только тогда опомнился. Именно на эти-то случаи и нужна любовь къ Богу — добру, правдѣ, и если не любовь, то не нелюбовь къ людямъ. Удивительное и жалостливое дѣло — онъ страдаетъ завистью ко мнѣ, переходящей въ ненависть. Да и этому можно и должно радоваться, какъ духовному упражненію. Но мнѣ оно еще не подъ силу, и я вчера былъ очень плохъ — долго не могъ (да и теперь едва ли вполнѣ) побороть недобраго чувства, осужденія къ нему. Соблазнъ тутъ тотъ, что мнѣ кажется главнымъ то, что онъ мѣшаетъ мнѣ заниматься моими «важными дѣлами». А я забываю, что важнѣе того, чтобы умѣть26 добромъ платить за зло, ничего нѣтъ. Заботиться о томъ, чтобы исправить его, даже помочь ему, нельзя и не нужно. Одно нужно: не чувствовать къ нему недобраго чувства, вызвать простое, независимое отъ его поступковъ доброжелательство. И это я, къ счастію, сейчасъ но только сейчасъ (послѣ 24 часовъ) испытываю.За это время написалъ очень мног[о] писемъ: Bolton Hall’y, роднымъ Crosby, Daniel’амъ и Baba Baraty (к[оторому] не послалъ еще) и много небольшихъ русскихъ писемъ. Записать есть кое что, но сѣлъ за дневникъ затѣмъ, что[бы] записать показавшееся мнѣ очень важнымъ то, что я, гуляя утромъ, думалъ. Именно:
1) Былъ анархистъ-экспропріаторъ и на деревнѣ говорилъ съ мужиками о томъ, что не надо работать на господъ27
и отобрать28 то, что они (господа)29 считаютъ своимъ. Хотѣлось бы спросить у него и его учителей: а на богатаго мужика, у к[отораго] 10 лошадей ходятъ въ извозъ или работается кирпичъ30 и т. п., можно или нельзя работать? Если можн[о] еще,31 то гдѣ надо остановиться? И если установимъ,32 на какихъ нельзя работать, то какъ мы установимъ, утвердимъ это? Установимъ законы, приводимые въ дѣйствіе насиліемъ? Но вѣдь тогда опять будуть злоупотребленія властью. —И это33
разсужденіе мнѣ вдругъ съ совершенной ясностью (никогда прежде не испытанной мною) показало ужасное заблужденіеКазалось, должно бы быть ясно, что39
если общеніе животныхъ руководимо одними тѣлесными чувствами, — что мы называемъ инстинктомъ, то общеніе людей, имѣющихъ, кромѣ тѣлесныхъ чувствъ — инстинкта — еще свойства разума, не можетъ быть руководимо и инстинктомъ и разумомъ, а должно быть руководимо вполнѣ или тѣмъ или другимъ. Вотъ эти-то два начала, руководящія жизнью людей, и производятъ то заблужденіе насильническаго устройства, отъ к[отораго] страдаютъ люди. Всякое устройство, основанное на насиліи, есть неправильное смѣшеніе двухъ несовмѣстимыхъ началъ: чувственныхъ, инстинктивныхъ стремленій и разума, между кот[орыми] всегда было и не можетъ не быть противорѣчія. Въ первобытныхъ обществахъ, при низкой степени развитія разума, когда люди руководятся однимъ инстинктомъ,40 противорѣчіе это незамѣтно; но чѣмъ дольше живутъ общества, чѣмъ больше получаетъ значенія разумъ,41 тѣмъ противорѣчіе это становится очевиднѣе и невыносимѣе. Въ настоящее время въ христ[іанскомъ] мірѣ оно дошло до послѣдней степени.——————————————————————————————————
За это время читалъ превосходную книгу Baba Baraty — Кришна.
Да, въ прибавленіе къ мысли о невозможности устройства общественнаго безъ насилія сказалъ бы еще то, что какъ древнія общества были немыслимы безъ рабовъ, онѣ также немыслимы были безъ еще несчастнѣйшихъ чѣмъ рабы, существъ, безъ властителей. Теперь освободили рабовъ, пора освободить и этихъ несчастныхъ.
Это вписалъ нынче,