ПСС. Том 58. Дневники и записные книжки, 1910 г.

1009. 78^30—31. С[оня] все еще оч[ень] слаба..... и ей и мне. — Приводим запись С. А. Толстой в «Ежедневнике» под датой 10, 11, 12 и 13 июля: «Эти четыре дня ничего не записывала и хворала, и плакала, и выручала кровью сердца и ущербом жизней наших Дневник Льва Николаевича от Черткова. Писала подробный, особенный, большой дневник. — Все то же, те же сердечные и уже физические мученья... Ничего не помню, не ем, не сплю, плачу весь день. Опий, пруд, Воронка — все способы смерти легче настоящей жизни».

Подлинник этого еще неопубликованного Дневника С. А. Толстой за 1910 г. хранится в Рукописном отделении Публичной библиотеки имени В. И. Ленина. Записи в Дневнике начинаются 22 июня 1910 г. и кончаются 9 ноября 1910 г. Цитаты во всех примечаниях приводятся по копии, списанной самой С. А. Толстой, хранящейся там же.

1010. 78³². записал в книжку. — См. запись мыслей 16 июля.

14 июля, стр. 78—79.

1011. 78^33—36. Очень тяжелая ночь. С утра начал писать ей письмо и написал..... Но я [нe] мог иначе сделать. — Приводим это письмо полностью по подлиннику, вклеенному С. А. Толстой в ее Дневник (см. прим. 1009 и т. 84):

«1) Теперешний дневник никому не отдам, буду держать его у себя.

2) Старые дневники возьму у Черткова и буду хранить их сам, вероятно, в Банке.

3) Если тебя тревожит мысль о том, что моими дневниками, теми местами, в которых я пишу под впечатлением минуты о наших разногласиях и столкновениях, что этими местами могут воспользоваться недоброжелательные тебе будущие биографы, то, не говоря о том, что такие выражения временных чувств, как в моих, так и в твоих дневниках никак не могут дать верного понятия о наших настоящих отношениях — если ты боишься этого, то я рад случаю выразить в дневнике или просто, как бы в письме, мое отношение к тебе и мою оценку твоей жизни.

Мое отношение к тебе и моя оценка тебя такие: как я с молоду любил тебя, так и не переставал, несмотря на разные причины охлаждения, любил и люблю тебя. Причины охлаждения эти были (не говорю о прекращении брачных отношений; такое прекращение могло только устранить обманчивые выражения не настоящей любви), причины эти были, во 1-х, всё бòльшее и бòльшее удаление моё от интересов мирской жизни и моё отвращение к ним, тогда как ты не хотела и не могла расстаться, не имея в душе тех основ, которые привели меня к моим убеждениям, что очень естественно и в чем я не упрекаю тебя. Это во 1-х. Во вторых (прости меня, если то, что я скажу, будет неприятно тебе, но то, что теперь между нами происходит, так важно, что надо не бояться высказывать и выслушивать всю правду), во-вторых, характер твой в последние года всё больше и больше становился раздражительным, деспотичным и несдержанным. Проявления этих черт характера не могли не охлаждать не самого чувства, а выражения его. Это во-2-х. В-третьих, главная причина была роковая, та, в которой одинаково не виноваты ни я, ни ты, — это наше совершенно противуположное понимание смысла и цели жизни. Всё в наших пониманиях жизни было прямо противуположно: и образ жизни, и отношение к людям, и средства к жизни — собственности, которую я считал грехом, а ты — необходимым условием жизни. Я в образе жизни, чтобы не расставаться с тобой, подчинялся тяжелым для меня условиям жизни, ты же принимала это за уступки твоим взглядам и недоразумение между нами росло всё больше и больше. Были и еще другие причины охлаждения, виною которых были мы оба, но я не стану говорить о них потому, что они не идут к делу. Дело в том, что я, несмотря на все бывшие недоразумения, не переставал любить и ценить тебя.

Оценка же моя твоей жизни со мной такая: я, развратный, глубоко порочный в половом отношении человек, уже не первой молодости, женился на тебе, чистой, хорошей, умной, 18-ти летней девушке, и, несмотря на это моё грязное прошедшее, ты почти 50 лет жила со мной, любя меня, трудовой, тяжелой жизнью, рожая, кормя, воспитывая, ухаживая за детьми и за мною, не поддаваясь тем искушениям, которые могли так легко захватить всякую женщину в твоем положении — сильную, здоровую, красивую. Но ты прожила так, что я ни в чем не имею упрекнуть тебя. За то же, что ты не пошла за мной в моем исключительном духовном движении, я не могу упрекать тебя и не упрекаю, потому что духовная жизнь каждого человека есть тайна этого человека с Богом, и требовать от него другим людям ничего нельзя. И если я требовал от тебя, то я ошибался и виноват в этом.

Так вот верное описание моего отношения к тебе и моя оценка тебя. А то, что может попасть в дневники (я знаю только, ничего резкого и такого, что бы было противно тому, что сейчас пишу — там не найдется). Так это 3-е о том, что может и не должно тревожить тебя о дневниках.