4) Это то, что если в данную минуту тебе тяжелы мои отношения с Чертковым, то я готов не видеться с ним, хотя скажу, что это мне не столько для меня неприятно, сколько для него, зная, как это будет тяжело для него. Но, если ты хочешь — я сделаю.
Теперь 5) то, что если ты не примешь этих моих условий доброй, мирной жизни, то я беру назад свое обещание не уезжать от тебя. Я уеду. Уеду, наверное — не к Черткову, даже поставлю непременным условием то, чтобы он не приезжал жить около меня, но уеду непременно, потому что дальше так жить, как мы живем теперь — невозможно.
Я бы мог продолжать жить так, если бы я мог спокойно переносить твои страдания, но я не могу.
Вчера ты ушла взволнованная, страдающая. Я хотел спать, лег, но стал не то что думать, а чувствовать тебя, и не спал, и слушал до часу, до двух, и опять просыпался и слушал, и во сне или почти во сне видел тебя.
Подумай спокойно, милый друг, послушай своего сердца, почувствуй, и ты решишь всё, как должно.
Про себя же скажу, что я с своей стороны решил всё таки, что иначе
Когда письмо было написано, Толстой передал его Софье Андреевне, но она письма не приняла. Когда же сам Лев Николаевич пытался ей прочитать письмо, она не стала его слушать. В. М. Феокритова в своих Записках от 14 июля рассказывает: „Я пришла к себе в комнату и сказала Татьяне Львовне, что Софья Андреевна опять в возбужденном состоянии. Но не успела я кончить, как в комнату, качаясь, бледный, с прерывающимся голосом вошел быстро Лев Николаевич со словами: «Подите к ней, я не могу больше, я начал ей читать письмо, которое я ей нарочно написал, чтобы ей всё объяснить. Вот посмотрите, пишу: 1) все дневники буду держать дома, 2) старые возьму у Черткова и буду сохранять сам, вероятно в банке, а она начинает кричать: — Я убью себя. — Это невозможно...»“
1012.
1013.
1014.
С. А. Толстая в верхней комнате, откуда были видны все дороги, и Л. Л. Толстой — на въезде в усадьбу. Александра Львовна, узнав, что ее стерегут, вернулась с противоположной стороны и через форточку комнаты В. М. Феокритовой передала ей дневники. В. М. Феокритова, в свою очередь тут же передала их Т. Л. Сухотиной. Софья Андреевна, предупрежденная Львом Львовичем о приезде Александры Львовны, быстро вошла в комнату, отобрала у Т. Л. Сухотиной Дневники и начала их читать. Тем не менее удалось уговорить ее возвратить тетради Татьяне Львовне. Дневники были заперты в шкаф с тем, чтобы на другой день зять Толстого, М. С. Сухотин отвез их в Тулу и поместил на хранение в Государственный банк. Передача их М. С. Сухотиным 15 июля не состоялась, так как по случаю крестного хода все банки в Туле оказались закрытыми. 16 июля дневники вновь были отвезены в Тулу Т. Л. Сухотиной, которую сопровождала С. А. Толстая, и положены на имя Толстого на хранение в Тульское отделение Государственного банка. Об отобрании 14 июля 1910 г. у В. Г. Черткова Дневников Толстого см. Записи А. Б. Гольденвейзера, 2, стр. 119—121, В. Ф. Булгаков, «Трагедия Льва Толстого», стр. 49—56.