ПСС. Том 58. Дневники и записные книжки, 1910 г.

1076. 83^22—25. Но я встал и спросил его:..... ушла взволнованная и раздраженная. — Толстой спрашивал Черткова, согласен ли он с внесенными им двумя поправками к своему завещательному распоряжению, которое составил по его просьбе Чертков («Объяснительная записка к завещанию» от 31 июля 1910 г. — См. «Деловые бумаги и официальные документы», т. 82). Поправки Толстого заключались в следующем: 1) включить в завещательное распоряжение, чтобы всё написанное им не только после 1881 г., но и ранее было передано после его смерти В. Г. Черткову для просмотра и издания. 2) Вторая поправка заключалась в том, чтобы, в целях ограждения Черткова от всевозможных нареканий, в текст записки было включено, что Чертков после смерти Толстого ведет работу над его рукописями в материальном отношении на тех же основаниях, на каких он издавал их при его жизни, т. е. не извлекая себе из этого никаких выгод (см. пункт 2 Записки от 31 июля). — Кроме того, в том же разговоре Толстой спрашивал у Черткова его мнение о своем письме к Мооду, в котором он просил Моода выпустить из его английской биографии то место, где говорится о якобы недоброжелательном отношении к Черткову покойной дочери Толстого М. Л. Оболенской. См. прим. 1070 и Записи Гольденвейзера, 2, стр. 161.

1077. 83²⁷. Письма ничтожные, читаю всякие пустяки. — 24 июля Толстой написал черновики двух писем: бывшему офицеру В. Мосютину об отрицании военного дела и крестьянину Николаю Павловичу Фоньчикову о загробной жизни и «Евангелии» (см. Письма 1910 г., т. 82). Кроме того, он получил, как сообщают Д. П. Маковицкий и А. Б. Гольденвейзер, письмо от крестьянина Нижегородской губ. Ардатовского уезда, Абрама Овечкина, спрашивавшего будут ли вечные муки на том свете. Лев Николаевич по поводу этого письма сказал: «Вот, у кого поучиться Душану Петровичу настоящему народному языку». Письмо действительно писано старинным богатым русским языком. Лев Николаевич удивлялся, что религиозная основа у этих старых людей — страх наказания — самый нерелигиозный расчет. Лев Николаевич сравнивал понятие о боге у крестьян и ученых и сказал: «Этот крестьянин признает нечто необъяснимое, а тот ученый скрывает то, что необъяснимо, и это самое грубое суеверие. Этот крестьянин несравненно выше. Сегодня я читал в «Вестнике Европы» о Дарвине и Ламарке, это такая игра слов, как шахматы». («Яснополянские записки» от 23 июля.) По записи А. Б. Гольденвейзера весь этот разговор происходил не 23, а 24 июля (стр. 160—161).

Толстой читал статью В. Вагнера: «Ламарк и Дарвин, как типы ученых». — «Вестник Европы», 1910, 7, стр. 122—133. См. Записную книжку, стр. 191. Кроме того, он читал вслух рассказы Куприна, причем находил «прекрасным» язык рассказа «Гамбринус».

25 июля, стр. 83.

1078. 83^29—32. Соня всю ночь не спала. Решила уехать и уехала в Тулу,..... Я все нездоров, но несколько лучше. — С. А. Толстая всю ночь собиралась, укладывала вещи и разговаривала с О. К. Толстой, жалуясь ей на Льва Николаевича и Черткова. Об этом со слов O.K. Толстой подробно записал А. Б. Гольденвейзер (2, стр. 161—162). Об отъезде С. А. Толстой в экипаже, высланном за семьей Андрея Львовича Толстого, который телеграфировал утром о своем приезде в Ясную поляну, Д. П. Маковицкий в своих Записках от 25 июля рассказывает: «Софья Андреевна уехала в 2 часа. Простилась, как если бы навсегда уезжала и больше не намеревалась вернуться. В кармане пистолет, с собою опий, перекрестила дочь, Ольгу Константиновну. Меня просила простить ей, чем провинилась, я был тронут. Лев Львович хотел подсесть к ней в экипаж, она отклонила и уехала одна. Лев Николаевич сказал ей, что если будет здоров, то, уедет она или нет, он всё равно завтра утром поедет в Кочеты. Это ему посоветовала Александра Львовна. Сегодня у Льва Николаевича было стеснение в груди. К четырем прошло. В 7 ч. Софья Андреевна вернулась с Андреем Львовичем, Екатериной Васильевной [вторая жена А. Л. Толстого, см. прим. 152] и Машенькой [Марья Андреевна Толстая (р. 17 февраля 1908 г.) дочь А. Л. Толстого от второго брака]. Софья Андреевна имела вид измученный. Лев Николаевич сошел ей навстречу,... привел Софью Андреевну из ее комнаты в залу под руку. Потом посидел, пока обедали, очевидно, спокойно, мирно, даже весело».