Псы господни

Паломник осмотрелся, ища место для наблюдения. Снял с предохранителя свою винтовку…

– Иди за мной. И тихо…

Место для наблюдения они нашли на самой вершине холма. Когда-то здесь была вода, и воды было столько, что даже холм порос частым, колючим кустарником, а на самой его вершине кто-то, возможно, местные поселенцы, посадили дерево. Теперь воды не было, дерево засохло, на его буром крепком теле не было больше ни единого лепестка, и оно стояло, безжизненно протягивая к небу голые ветви в бесполезной мольбе о дожде…

– Жди здесь. Не высовывайся. Подашь мне винтовку. Смотри не урони.

Суровая жизнь в монастыре, скудное питание и долгие переходы по горам высушили его, но он был почти таким же сильным и проворным, как раньше; долгие месяцы физического труда в отсутствие излишеств сделали тело Паломника как будто выточенным из камня. В два маха, легко подтянувшись на ветке, он забросил ноги наверх, зацепился, изогнулся – и через несколько секунд был уже на подходящей позиции. Толстый ствол, в котором, наверное, в самой его сердцевине еще теплилась жизнь, защищал его от пуль, наверное, даже крупнокалиберного пулемета, отходящие от ствола ветви давали опору рукам и стволу. Распластавшись по ветке, как леопард, он спустил вниз веревку, и Акумба подал ему наверх винтовку. Аккуратно сняв колпачки с прицела, он удобно уложил винтовку в развилку ветвей и глянул в прицел…

Селение было большое и явно построенное поселенцами или местными под руководством поселенцев. По крайней мере его часть, та, что ближе к дороге, – дома там были из камня, не поленились с гор привезти. Количество домов было под сотню, из них не меньше двадцати горели, даже догорали, и дым от них черными столбами поднимался в светлеющее с каждой минутой небо. Прицел был шестикратным, пятидесятых годов выпуска – он выдвинул бленду, чтобы не слепило и не отсвечивало…

Сначала он увидел одну машину, потом еще несколько – у мечети, из которой что-то выносили. На двух машинах были пулеметы, на одной даже крупнокалиберный, она стояла у самого въезда в селение, перегораживая выезд, и около пулемета… аж спаренного, вон как, был пулеметчик. Черный…

Паломник перевел прицел дальше.

Трое, на всех какое-то подобие военной формы, а на одном даже подобие погон – какие-то яркие эполеты. У всех автоматы. Поставив к стенке несколько мужчин… да каких там мужчин… подростков, они заставляют их прыгать и танцевать какой-то танец. В качестве стимула – стреляя им под ноги.

Автоматчики были черные.

Паломник перевел прицел еще дальше, по пути заметив лежащие на дороге трупы.

Еще один… «воин» – на этот раз в бурой камуфляжной куртке, но без штанов. Кого-то трахает, прямо на дороге, на земле…

И этот – черный, судя по цвету ритмично двигающейся задницы…

Паломник перевел прицел еще дальше.

Еще двое, один с автоматом, другой поливает из двадцатилитровой канистры стащенных в кучу людей, видимо раненых. Понятное дело, что не водой.

И эти – черные.

Паломник прицелился, чтобы видеть площадь.

Двое, у одного на ремне через плечо – ротный пулемет с мешком для ленты. Караулят согнанных в углу площади женщин и детей. Еще двое выхватывают из людского месива то женщину, то ребенка, связывают и швыряют в кузов тентованного «Фиата» шестьсот восьмидесятой модели, колониального. Судя по цвету – желто-бурый, пятнистый, – машина армейская, бывшего контингента колониальных войск в Сомали.

Еще один – следит за порядком, в руке у него хлыст шамбок, и он лениво щелкает им, вытягивая то одного, то другого. Четвертый, тоже без штанов, кого-то трахает, прижав к стене мечети.

Прямо посреди площади – несколько трупов, валяющихся так, как будто их на бегу настиг пулеметный огонь. Наверное, так оно и было…

Понятное дело – мужчин убили, женщин и детей собираются вывезти и продать в рабство. И все работорговцы – черные…

Великолепно просто…

Паломник увидел и два места, где все еще оказывалось сопротивление, – это были поселенческие дома, крепкие, специально построенные в расчете на возможную осаду. Их обстреливали, но лениво, только чтобы удерживать обороняющихся в домах и не дать вырваться. Паломник видел в прицел спины, обтянутые бурыми камуфляжными куртками, загривки… все черные…

Наскоро прихватив винтовку веревкой к ветке, чтобы не свалилась, Паломник соскочил вниз.

– Этническая чистка в полный рост, – сообщил он Акумбе. – Человек сорок, две машины с пулеметами. На одной – крупнокалиберная спарка, минометов не видно. Обойдем?

Акумба отрицательно покачал головой.

– Это мой род и мой народ.

– Это не твой народ… – сказал Паломник, – ты амхари.

– Это мой народ. Я африканец. Ты – можешь идти, белый.

– Тебя убьют. Там сорок человек.

– Тогда я погибну, как мужчина и воин…

Акумба встал с места – он спокойно сидел до этого, поджав под себя ноги, – собираясь идти к селу.

– Акумба…

Акумба обернулся. Паломник бросил ему свое запасное оружие, пистолет-пулемет, на нем был глушитель.

– Заходи слева. Я уберу пулеметчика на спарке. Будь осторожен. Не лезь на рожон, дай работать мне.

– Зачем тебе это, белый?

Паломник провел рукой по лицу.