Псы любви

И даже Пашка, ошеломленный поначалу Зямиными бусами из куриных костей и приветственными танцами, вскоре стал Семену страшно завидовать. Сам как-то признался.

— Тебе, Сенька, везет, как и всякому дураку! Хоть и страшная Зяма твоя, как война атомная, но как тебя, придурка, любит! Где ты ее нашел-то? Дай наводку, я там тоже поищу.

— Где, где! В Караганде, — пытался отшутиться Семен, но Пашка не успокаивался.

— Ну, скажи честно, на улице познакомился?

— Нет, в лесу.

— Да ладно врать-то! Она, конечно, дикая, но не настолько. В институте Патриса Лумумбы закадрил?

— Слушай, отвали, а! — вспылил Семен. Говорить правду совсем не хотелось. Стремно как-то… Да и все равно не поверит.

По весне Зягуру начала крутить ностальгия. Она сидела целыми днями у окна и любой разговор как-то сам собой сводился ею на Зулумбию. И потому, когда она однажды заявила, что пора им в Зулумбию съездить, Семен даже обрадовался. В Зулумбию, не в Зулумбию, но прогуляться Зягуре не повредит. И больше ради поддержания игры спросил:

— А что за необходимость, Зям?

— Завтра новолуние. В Зулумбии большой праздник — начало рождения земли. Король обязан присутствовать, чтобы дать разрешение на посев, а король еще даже не коронован. Очень-очень ехать надо. Это не далеко. На электричке до того места, где ты меня нашел, а потом четыре по десять полетов стрелы пройти.

«До шестьдесят седьмого километра полчаса ехать, а там пешком километров двадцать пилить, — прикинул Семен, уже изучивший зулумбийскую систему мер. — Часа три-четыре в одну сторону будет».

— Рано вставать придется. Зям, поставь будильник на полшестого.

Зягура радостно подскочила и вытащила из шкафа свое самое нарядное платье, рыжее с оборкой из черных перьев и вышивкой из костей, разложила его на стуле.

— В этом поеду!

Семен только вздохнул. К платью, как ему было хорошо известно, еще полагалось ожерелье с клювастым черепом в центре и серьги из скрюченных лап. Зягуре удалось утилизировать найденную во дворе дохлую ворону до последней косточки.

День выдался ясный и невероятно теплый для апреля. Зягура сняла босоножки и, гулко топая, зашагала так быстро, что Семен еле за ней поспевал. Он шел, оставляя на утоптанном песке рядом с цепочкой короткопалых следов Зягуры ребристые отпечатки кроссовок, жмурился от солнца и любовался ее крепкой фигурой, обвитой коротким платьицем. Под ноги стелилась дорога, петляла среди березовых островков, ныряла в овражки, разрезала свежевспаханные и еще черные поля и, казалось, вела в никуда, истончаясь впереди змеиным хвостом. Было легко и приятно идти по этой незнакомой дороге, вдыхать запах свежей земли и слушать, как поскрипывает под ногами песок. Семена удивляло, что Зягура, обычно болтливая и суматошная, шла с торжественным молчанием и уверенно выбирала в развилках нужную ей тропинку, словно и правда знала путь в свою Зулумбию.

«Глупая Зягура! — ласково думал Семен. — Наверное, она опять видит что-то нереальное. Так волнуется, а скорее всего приведет меня к какому-нибудь пню, обсиженному древесными грибами, и будет утверждать, что это трон Зулумбии».

Дорога сделала резкий поворот, открыв покосившийся забор и трухлявый домишко с уныло обвисшими ставнями. Зягура толкнула калитку.

— Это здесь! Тут живет церемониймейстер Зулумбии. Во дворе под дощатым навесом лениво теребили сено удивительного персикового оттенка овцы и деловито бродили, склевывая что-то с земли, странные куры: коротколапые и вытянутые вверх, словно кегли. Из-за сарая выскочила вертлявая рыжая собачонка с острой мордой и звонко затявкала. Следом показался угрюмый мужик в ватнике. Увидев гостей, он рявкнул на собаку:

— Цыц, дура! Не видишь что ли, на кого лаешь? Простите глупого шакала, Ваше Зулумбийское Величество! Я безмерно счастлив приветствовать в своем доме августейшую особу!

Мужик стянул с косматой головы грубо связанную шапку и поклонился. Его длинные черные волосы, скатанные в войлочные дреги, взметнулись над головой пальмовой кроной и тяжело упали на плечи. Стоящая ближе всех овца неожиданно высоко вытянула шею, горделиво подняла голову и посмотрела на Семена огромными влажными глазами. По их восточному разрезу он узнал виденную когда-то в зоопарке ламу Гуанако.

Через несколько часов во дворе церемониймейстера собрались жители ближайших зулумбийских деревень. Семена усадили на выточенное из огромного пня высокое кресло с резной спинкой. «Хоть тут угадал. Не обошлось без пня», — порадовался за себя Семен и принялся с интересом рассматривать зулумбийцев. С виду колхозники как колхозники, разве что одеты слишком пестро, да лица у всех, словно кофейные зерна, темные с резкими африканскими чертами. Зулубийцы подходили по очереди, с поклоном ставили у ног Семена подношения и почтительно пятились назад.