Псы любви

Семен с детства обожал подарки, а столько ему ни разу еще не дарили. Чего тут только не было: корзины с сушеными фруктами и страусовыми яйцами, связка сушеных крыс и бочонок соленых лягушек; стреноженные коротколапые птицы киви, так похожие на кур, ручной крокодил в попоне из старого пальто с забинтованной мордой и парочка визжащих в мешке поросят, оказавшихся на поверку молочными бегемотиками. Шипел и рвался с цепи злющий пятнистый кот, скорбно молчал красно-синий попугай в кованой клетке. Ко всеобщему ликованию зулумбийцев, Семену пришлось сразу же надеть ожерелье из рыбьих хребтов и широченные желтые штаны, прицепить на пояс изогнутый нож в кожаном чехле и взять в руку резное копье. Вскоре возле него скопилась приличная куча мешков, свертков и корзин, увенчанная рогами антилопы и слоновым бивнем.

— Зяма, а бивень-то здесь откуда? Неужели, и слоны в ленинградской области водятся?

— Большой зуб много лет хранился в деревне. И откуда он взялся, никто не помнит.

— А что мы будем со всем этим добром делать? Может, обратно раздадим?

— Что ты! Отказываясь от подарка, ты наносишь зулумбийцу смертельную обиду, и он вешается на ближайшем дереве. Донесем до дому, а там пристроим куда-нибудь.

— Зям, ну хоть крокодила давай вернем, а?

Но Зягура только глаза испуганно выпучила глаза: молчи, дескать.

«Куда я этого крокодила дену?» — ломал голову Семен, глядя, как скачет вокруг тотемного столба шаман в злобной маске и рваном свитере. «Может, Пашке на день рождения подарить? Нет, Пашке не годится. День рождения у него не скоро, в ноябре, а полгода жить крокодилу в коммунальной ванне соседка не позволит…»

— Зяма, а не этот ли самый шаман тебя в жабу превратил?

— Этот. Он очень старый и крепкий шаман, много-много лет шаманит.

— Вот сволочь! Хочешь, я его казню? Или нет, просто откажусь от его кокосовых погремушек, и он сам удавится, хочешь?

— Что ты! Он же все согласно обычаям делал. Знаешь, сколько каждый год рождается Зулумбийских принцесс? Сотни! А должна остаться только та, которая сумеет найти для Зулумбии короля.

— Сотни? Из яиц вы что ли вылупляетесь?

— Нет, из икринок.

«Бред какой-то», — подумал Семен, но переспрашивать не стал, потому что у столба произошла смена состава. Там теперь под восхищенные хлопки и гул тамтама невероятно высоко подскакивала длинная худущая зулумбийка, наряженная в разноцветную птицу. И мысли Семена вернулись в свою колею. «Соседка сволочь! Даже канареек в квартире держать не дает, типа у нее аллергия на все живое. А тут киви… И кот с бегемотами…»

Шаман вынырнул из-за спинки трона и поднес к самым губам Семена деревянную миску с тягучим кроваво-красным напитком, приказал жестом — пить до дна. Семен, под ликующие возгласы, выпил залпом, прокатив обжигающую горечь по гортани, и сразу почувствовал, как закачалось и поплыло в голове. Дальнейшее он воспринимал смутно, словно смотрел сквозь воду. Ритм нарастал. Музыканты лупили в барабаны все неистовее, так, что охмелевший глаз не различал движения их быстрых ладоней, только тугая кожа тамтамов грохотала, как осыпающиеся со скал камни. Зулумбийцы, не в силах сдерживать на месте ноги, бросались в круг и там, отпустив тело во власть бешеной музыки, вертелись вокруг красно-черного тотема, выбивая ногами пыль из земли. От всего этого кружения и мелькания Семена затошнило и показалось, словно он сидит на карусели, а вокруг, сливаясь в разноцветное пятно, вертится обезумевшая окружающая реальность. По кругу, по кругу, галопом, словно рехнувшаяся цирковая лошадь. И только безмятежные и мудрые глаза сидящей рядом Зягуры не дают сорваться и упасть под оголтелые копыта. Вдруг рокот смолк, словно в мире, как в телевизоре, выключили звук. Толпа расступилась, пропуская вперед женщину-птицу с короной из ивовых прутьев в руках. Она приблизилась к Семену плавно и бесшумно, словно по воздуху скользнула, и бережно надела корявый венок ему на голову.

— Теперь ты король Зулумбии! — прошептала Зягура.

Провожали короля всем населением. На одну телегу погрузили подарки, на другую усадили Семена с Зягурой, и двинулись к электричке под рокот тамтамов и многоголосое пение. Телега подскакивала на ухабах в такт музыке, и