Псы Вавилона

— Автомобиль? А на что мне автомобиль? Куда на нем? Вот костюмчик хороший, бостоновый, пальтишко драповое... Или шамовки от пуза. А то сказанул — автомобиль! Что я — начальник, на авто раскатывать?

— В Америке автомашины есть почти у всех, даже у самых бедных. Необходимая вещь.

— С жиру беситесь. Вот поэтому у вас никак революции не произойдет. А когда бы не было никаких авто да жили поскромнее, глядишь, и у вас социализм построили бы. Одна надежда на негров ваших, как на самый угнетенный класс. Может, у них силенок хватит буржуйской гидре башку свернуть.

— А ты в Москву вернуться не хочешь? — неожиданно спросил Джоник.

— В Москву-у? — нараспев произнес Тимошка. — Москва — это конечно!.. Это тебе не Соцгород! Жили бедновато, но со здешним житьем разве сравнишь. Мне четырнадцати не было, когда уехали, а до сих пор перед глазами стоят улицы, магазины... По Тверской, бывало, идем с батянькой, к Елисеевскому подходим, если у него есть в кармане деньжонки, обязательно у входа остановится и спрашивает: «Ну что, Тимка, зай— дем?» А сам уже за руку внутрь тащит. И чего там только нет: конфеты, шоколад, фрукты разные, апельсины, мандарины, колбасы, окорока, ты таковских и не видывал. А рыба?! Осетр что твое бревно! Батянька первым делом, понятно, бутылочку «рыковки» покупает, и только он ее, голубушку, в руки берет, лицо у него расцветает, и глазки начинают блестеть. Затем он покупает горячие калачи, обсыпанные маком, астраханскую селедочку — залом, полфунта вестфальской ветчины, розовой, как попка младенца, и столько же сыра «со слезой», а мне жестяную коробочку с разноцветными леденцами — «ландринками», ты таких и не ел никогда. Опосля садимся на извозчика, и он нас за двугривенный везет до заставы. Дорогой же батянька, откупорив между тем «рыковку», единожды приложившись к горлышку и занюхав калачом, всегда говорит одно и то же: «Разве при Григории Ефимовиче Елисееве таков магазин был?» Больше до самого дома — ни грамма! А здесь!.. Разве можно эту дыру сравнивать с Москвой?

— Зачем же вы уехали?

— Батянька все твердит о пролетарском единении масс, но, думаю, в чем-то он там провинился, вот его сюда и законопатили. Я иной раз начинаю спрашивать: когда, мол, в Первопрестольную смотаемся? Не в смысле даже вернемся, а просто проведаем родню, погуляем по родным улицам, он, батянька то есть, сразу свирепеет. Сопит, но говорить на эту тему не желает. Один раз, правда, ответил: «Ноги моей там больше не будет, и тебе не советую». Ладно, Джоник, не трави душу. Гляди, пришли. Вон дом погорелый. Тут эти черти, Скворцовы то есть, и обитали. Хочешь, пойдем посмотрим. Джоник взглянул на пожарище и мысленно представил, что произошло здесь несколько дней назад. От обугленных головешек явственно попахивало Средневековьем.

— И люди сгорели? — спросил он.

— Скворцовы-то? Их сначала крепко избили, потом бросили в огонь.

— Не может быть! А милиция?..

— Какая тут милиция, — засмеялся Тимошка. —

Был один Хохол, да и тот пропал. Ну что, зайдем во двор?

— Не стоит. Ты лучше отведи меня к дому, где этот человек, про которого рассказывал, остановился.

— К дяде Косте? Да пойдем. Тут совсем рядом.

— Вон ихина халупа, — Тимошка указал на крошечный беленый домик. — Только я туда не ходок. Ты уж сам.. У нас не любят, когда без дела приводят посторонних.

— Как же я без приглашения пойду к незнакомым людям?

— А почему нет? Постучись, потом скажи: мол, ищу знакомого.

— Да я и по имени его не знаю.

— Ну ты даешь! Короче, делаем так. Ты идешь к ним, а я в сторонке постою. Если на тебя начнут орать или, чего доброго, по шее захотят накостылять, я вмешаюсь. Но вообще они старики мирные. Шуметь вряд ли станут. Шагай смелей.

Джоник отворил калитку, подошел к входной двери и неуверенно постучал.

— Заходи, открыто, — услышал он и распахнул дверь. В комнатушке за столом сидели три пожилых человека и заканчивали обед. В одном Джоник сразу же узнал своего недавнего попутчика.

— Вам чего, молодой человек? — спросил плотный коренастый старик в застиранной ситцевой рубахе и черных сатиновых шароварах, как вскоре выяснилось — дядя Костя.

Джоник открыл было рот, чтобы сообщить о цели своего визита, но его опередил попутчик.

— Это, наверное, по мою душу, — произнес он, растерянно улыбаясь. — Мы с молодым человеком вместе в поезде ехали, там и познакомились. Я вам про него рассказывал. Тот самый американец.

— Американец?! — воскликнул дядя Костя. — Только этого нам не хватало! Очень милая подбирается компания.

— Невежливо встречаете гостя, Константин Георгиевич, — одернул плотного высокий худой человек с бледным породистым лицом. — Присаживайтесь к столу, молодой человек.

— Куда, интересно, он сядет? — ворчливо возразил дядя Костя. — На голову вам, что ли?

— Не нужно спорить, господа, — оборвал пререкания попутчик Джоника. — Он может сесть на мое место, а я пересяду на кровать. Кстати, — обратился он к Джонику, — мы даже не познакомились.

Американец представился.