Пташка

— Мой дед — князь, могущественный, властный и богатый человек, и моё место подле него. Бран тоже принадлежит к княжескому роду, мы объединимся, и, когда придёт время, он возведёт меня на престол. Конечно, я хотела Стойгнева, но не всем желаниям суждено сбыться. Тебе ли не знать.

Какая-то часть Гнеды извращённо упивалась тем, как менялось выражение лица Бьярки, пока она медленно и с оттягом вытаптывала самое лучшее в нём. Кидала грязь горсть за горстью в чистый, заповедный родник.

— Бран вытащил меня из темницы. Он снял с меня цепи, — Гнеда резко отодвинула рукав, поднимая до сих пор обезображенное запястье к глазам Бьярки, и он дёрнулся, невольно отступая на полшага. — Где ты был, когда я висела там, раздетая, униженная, оболганная? — крикнула она. — Ты обещал вернуться за мной и не пришёл!

— Прости, — непослушным голосом проговорил Бьярки, но Гнеду было уже не остановить.

— Простить? Думаешь, я смогу тебя простить? Думаешь, я в самом деле забыла всё то зло, что ты причинил мне? Забыла, как ты измывался надо мной? Как глумился над моей простотой и бедностью? — Слова выскакивали безо всякого усилия, и Гнеда с болезненным удовлетворением видела, что каждое из них влетает в Бьярки словно нож. — Как ты каждый раз показывал мне на моё место? Как лапал меня, будто свою рабыню? Боярский сынок, напавший на беззащитную девчонку, за которую некому было заступиться! Трус! О, я помню каждый твой смешок, каждую унизительную кличку, которой ты наградил меня!

По лицу Бьярки прошла судорога, словно она хлестнула его плетью.

— Я никогда не прощала тебя, боярин, — Гнеда ненавидяще скривила губы, но он вдруг схватил её за плечи, сжимая вырывающиеся руки так, чтобы она не смогла двинуться.

— Нет! Ты ждала в холодной, ждала меня! Я знаю, — горячо шептал он, беспорядочно мечась глазами по её лицу, безуспешно пытаясь найти хоть какой-нибудь след той Гнеды, из клети. — Это не было притворством! Не могло быть. Я знаю…

— Ждала? Тебя? — засмеялась Гнеда, перестав сопротивляться и спокойно встречая его взор. — Я просто хотела выбраться, и неважно, какой ценой. Да я бы Жуку на шею повесилась, приди за мной он. Твоя любовь мне постыла, боярин, разве ты сам не видишь? Она душит меня, словно повилика! — Девушка легко сбросила с себя больше не державшие её руки Бьярки и отступила в сторону. — И теперь ты преследуешь меня и смеешь предлагать даже не боярский терем, а изгнание, нищету и забвение? Мне, княжеской дочери!

Бьярки сделал шаг назад и оступился, беспомощно пытаясь ухватиться за пустоту, с трудом удерживая равновесие. На нём не было лица.

— Да я вижу, ты сейчас расплачешься, маленький Медвежонок, — усмехнулась Гнеда с наигранным сочувствием, из последних сил сдерживая дрожь, начавшую колотить тело. — Знаешь, ты и в подмётки не годишься своему побратиму. Уж он-то никогда не стал бы размазнёй из-за какой-то девки. — Она презрительно хмыкнула. — Уходи. Ты был прав с самого начала, ненавидя меня. Возвращайся к своему князю. Я пришлю ему весть, когда Ардглас присягнёт мне.

Бьярки сделался настолько бледным, что его кожа казалась не ярче снега, всё сильнее заходившегося в сумасшедшем хороводе вокруг них. Юноша смотрел на Гнеду так, словно она была страшным, непобедимым чудовищем, о которое сломались все его копья и затупился меч. Которое разбило вдребезги его щит, вспороло броню и теперь, нанеся злые, кровавые раны, зачем-то отпускало, не добив.

Даже вьюга, и та, казалось, была против него. Замирая у ног Гнеды, она подло, неожиданно срывалась, швыряя в лицо Бьярки ледяную крошку.

Он опустил глаза и, неловко развернувшись, двинулся назад, пошатываясь, увязая в рыхлых белых зыбунах, и в нём больше не осталось ничего от человека, который совсем недавно был готов отвоевать её у всего мира.

Гнеда смотрела на его удаляющуюся тень, и боль, сочившаяся доселе по капле сквозь все заслоны, что ей пришлось поставить, вдруг хлынула свободным, яростным потоком, сбивая с ног, смывая все остальные чувства, опустошая.

Поднялся ветер, и деревья, осуждающе поскрипывая, гнулись, нехотя кланяясь друг другу.

О том, что Бьярки был здесь, напоминали лишь следы, которые уже жадно зализывала метель.

36. Корнамона.

Гнеда почти не помнила, как они собирались, как выехали. События дальнейших дней слились для неё в бесконечную дорогу, пургу и тишину. Всё вокруг потеряло цвета, сделавшись серым, и это хорошо отражало то, что происходило в душе девушки. Пустота, по которой гуляли сквозняки и снежные заверти.

Она старалась воскресить в памяти те мгновения, которые, теперь Гнеда могла разрешить себе признать, были счастливыми — прикосновения, взгляды, слова, — но видела только лицо Бьярки за миг до того, как он навсегда повернулся к ней спиной. Посеревший, разбитый лёд его глаз. Безвольно опустившиеся руки.