Пташка

– Это невозможно, – прошептал Бьярки, глядя расширившимися глазами перед собой. Некоторое время он сидел, оцепенев, пока значение слов Ивара медленно просачивалось в него. – И ты говоришь мне это только теперь? – взвился он, наконец пораженный осознанием.

– Я собирался, но ты предпочел уехать к сарынам, – пожал плечами Ивар.

Бьярки лишь растерянно кивнул. Все теперь было между ними иначе, и он уже научился ценить и то, что в былые времена принималось как само собой разумеющееся.

– Я… Мне нужно… – Юноша провел нетвердой рукой по лицу и поднялся, держась за стол. Обретя власть над собой, он встретил взгляд нареченного брата. – Прошу, дозволь мне…

– Иди, – отмахнулся князь, поняв его с полуслова.

Бьярки благодарно сжал руку побратима и, поклонившись, стремительно вышел из гридницы.

Он не помнил, как очутился дома. Не видел ничьих лиц. Все, что происходило вокруг, было лишь мазками, подобными мелькающему полю во время быстрой скачки. Бьярки опамятовался, только когда оказался в опочивальне. Он подошел к своей старой скрыне, сработанной из крепкого северного ясеня, доставшейся в наследство еще от деда. Откинув тяжелую крышку, юноша сразу увидел то, что искал. Сверток лежал сверху, и Бьярки быстро справился с несложным узлом.

Он развернул рубашку и застыл, держа ее перед собой на вытянутых руках. Алые узоры рассыпались по серому шадровитому[165] полотну, словно горсть рябиновых ягод. По рукавам, вороту и подолу плыли утки, бежали кони, катились громовые колеса. Пылали маки и танцевали кочеты.

Бьярки почувствовал, как кровь прилила к лицу.

Такой подарок он мог получить только от одной девушки. Своей невесты.

Мысли путались в голове. Он все еще не мог поверить в то, что Гнеда отвергла Ивара. Это могло значить лишь, что она…

Бьярки провел пальцами по выпуклой вышивке, следуя за завитками.

Если приглядеться, можно было различить мелкие несовершенства – где-то стежки вышли неровными, где-то грубоватыми. Звенислава бы выполнила такую работу куда лучше, без огрехов.

Боярин поднес рубашку к лицу и, помедлив мгновение, закрыл глаза и втянул ноздрями воздух.

Чужой дом и намек на душицу, которой женщины обычно перекладывали сундуки. Уютный, летний запах. Но Гнеда пахла не так.

Злость переплелась в душе Бьярки с растерянностью и замешательством. Он сопоставлял между собой произошедшие события, вертел их, пытаясь приладить хоть какое-то объяснение, но ничего не склеивалось. Слабую надежду, забрезжившую на самом краю, Бьярки безжалостно задавил. Он не даст этому повториться.

Как Гнеда могла отказать Ивару? Разве не его она хотела? Почему, когда ей в руки пришла долгожданная возможность сделаться княгиней, получить богатство, знатность, восстановление попранного имени и желанного мужа, Гнеда отвергла ее? Мог ли тот знатный сид, что приезжал в Стародуб, предложить ей лучшую долю? Но если судьба Гнеды лежала во владениях сидов, почему она до сих пор оставалась в Залесье?

И самое главное, для чего Гнеде понадобилось делать этот странный подарок? Что ей могло быть после всего до Бьярки?

Ответ лежал на поверхности, но юноша не мог позволить себе надеяться.

Была ли это вызывающая жестокая дерзость или нарочный предлог, который девушка сама вложила ему в руки? Бьярки не мог сказать. Но решил узнать правду, чего бы это ни стоило.

Наступила ранняя осень, и, хотя вечера были еще теплые, пропахшие дымом и яблоками, сырые туманы, поднимавшиеся от реки, не давали засиживаться допоздна.

Ночь постепенно густела, и в вышине уже напружинилась белая кибить[166] месяца. Темные очертания Вежи были отчетливо видны на синем, убранном ранними звездами небе, и Бьярки остановился, глядя на тусклый желтоватый огонек окна. Когда две ночи назад испуганная женщина с худыми руками в синеватых жилках скороговоркой пробормотала, что Гнеда больше не живет в ее доме, боярин едва не потерял почву под ногами. Всю дорогу он готовился к встрече, тщательно укладывая правильные и до вершка отмеренные слова, словно стрелы в берестяной тул, древко к древку, и, еще не постучав в дверь, уже натянул невидимую тетиву.

Непомерное напряжение, не нашедшее выхода, обессилило его. Те несколько мгновений, пока Бьярки полагал, что Гнеды больше нет в Залесье, вымотали, как хорошая вылазка сарынов. Но и облегчение, последовавшее за скомканным объяснением, что девушка вернулась в родные Переброды, оказалось неимоверным. Не все было потеряно.

Он видел Вежу в первый раз, но сразу проникся ее мощью. Громада, зиждившаяся над миром со времен Первых Князей, задолго до его, Бьярки, рождения, и, вероятно, просуществующая еще немало лет после его смерти, не могла оставить равнодушным. Что-то в ее спокойной крепости, в снисходительной жесткости внушало уважение. У этого места была своя собственная, не зависящая от людей воля, и она вызывала почтение.