Пташки. Рассказы

«Люди от сердца и в 20 умирают, и даже раньше», – прозвучал в голове голос рыжего врача, имя которого Денис никак не мог запомнить. Он вздохнул. Вставая со скамейки, не взглянул на шутника.

– Дурак ты! – только и смог сказать на прощание.

Поплёлся в сторону дверей с безвкусной вывеской «Приёмный покой», не вслушиваясь в Ромкины протестные речи.

– Передачку-то забери! – буркнул парень, нагнав больного у самых дверей. – И ещё… Пузану сам звони. Я, конечно, сказал, что ты на больничном и всё такое. Но ты ж его знаешь.

– Ага, – отозвался Денис, нехотя забирая пакет.

– Что там с этой рекламой? – не унимался Ромка. – Совсем никак? Не обязательно же над каждым проектом так пыхтеть.

Денис недовольно глянул на друга и, нырнув в здание, захлопнул дверь перед самым его носом.

– Ну, конечно, – донеслось недовольное ворчание. – Гробься дальше, гений! Куда нам смертным!

Он ещё что-то бубнил, спускаясь с крыльца, но Денис уже не мог расслышать фраз. Да и не хотел.

Длинный коридор, жёлтый, как лица пациентов, бродивших вокруг, больше напоминал заброшенное помещение, наполненное призраками. Он бесцельно шагал вперёд, даже не заметив, что давно пропустил свои двери, такие же обшарпанные и безликие, как всё здесь. Только надпись на вывеске отличала их от остальных. В голове было пусто. Он и сам казался себе духом, до мелочи похожим на всех этих незнакомых, растрёпанных людей. Если бы сейчас кто-то спросил о его самочувствии, он бы не нашёл, что ответить. Он и не хотел разговаривать. Или слушать. Ромкина болтовня о проблемах, которые привели его на больничную койку, или пустые разговоры соседей по палате о вещах, вовсе его не касающихся, – всё теперь только добавляло головной боли. Поэтому он просто шёл. Мимо одинаковых кабинетов и полусонных больничных отделений, мимо гомонящих очередей и тёмных закоулков. Мимо собственной жизни или того, что он сам с ней сделал.

Он поднялся по лестнице, в очередной раз свернул и замер. Широкий коридор был пуст, если не считать маленькой девочки, при виде которой у него запекло в груди. Худенькое перекошенное тельце помещалось в старой инвалидной коляске с огромными колёсами. Толстенькие каштановые косички добавляли образу дисгармонии. Даже в такой убогости всё в этой девочке казалось неправильным, невписывающимся. В то же время она единственная выглядела живой среди призрачных толп, заполонивших больницу.

Денис подошёл ближе и с удивлением заметил её улыбку. Такую тёплую и лучистую, будто она никогда и не бывала угрюмой. Длинные тёмные ресницы придавали ей кукольное выражение и делали похожей на Мальвину. Девочка была полностью поглощена своими мыслями. Она смотрела в большие, растянувшиеся на всю стену окна и, похоже, совсем не заметила своего случайного зрителя.

Парень тоже начинал увлекаться этой игрой. Встав рядом с коляской, поглядел на улицу, пытаясь понять, что там интересного. Удивился ещё больше. Перед ними была стена. Серый, глухой бетон, над которым едва выглядывала маленькая полоска дождливо-свинцового неба, будто специально выкрашенного в тон безрадостному городскому пейзажу. Зачем вообще здесь окна? Чем этот унылый вид лучше ещё одной череды потёртых дверей или блёклой глади жёлтого колера, увешанной плакатами и памятками о важном, которые почти никто и никогда не читает?

– Там китайский дракон. Голубовато-зелёный.

Он вздрогнул от неожиданности. Большие серые глаза смотрели прямо на него.

– А ещё он умеет пускать искры. Золотые и красные.

«Сумасшедшая?» – подумал Денис. Но что-то быстрее мысли противоречило: «Дурак ты!»

– Я нормальная, – спокойно сказала девочка. И случайному зрителю сразу стало неловко.

– Я помешал? – спросил он, лишь бы сменить тему.

Девочка отрицательно покачала головой и снова уставилась на серый бетон. Парень тоже посмотрел в окно. Дракона не было. Как и намёка, на какой бы то ни было другой оттенок.

– Мама сказала, в Китае зелёный – цвет здоровья, – снова заговорила улыбчивая Мальвина. – Из остальных окон видно только скорые и дорогу.

– А тут только стену, – брякнул Денис.

– Это не стена, – отозвалась девочка таким тоном, будто услышала несусветную глупость.

– А что же?

– Холст.

Она снова посмотрела на собеседника и заговорщически тихо добавила:

– Я на нём рисую.

Денис хотел больше ничему не удивляться, но такая простая и потому неожиданная идея, заставила его мысленно присвистнуть. Он снова глянул на улицу. Унылая стена теперь казалась запылившимся полотном, слишком долго пролежавшим в ожидании нерадивого художника. Воспоминания подкинули ещё два таких же холста: бетонные ограждения в ненавистном переулке. Доберись до них раньше рука с кистью и красками, случился бы его приступ? Он бы и сам мог разрисовать их… «Отлично, Волков, теперь мы ещё и до вандализма докатились!» – прозвучал в голове голос начальника. «Чёрт! – спохватился парень. – Надо же позвонить».