Птенчик

Оно возвращалось позже, перед сном, когда бабушка выключала свет и уходила к себе. Воспоминание поднималось, обрастало мясом и вставало рядом с ним.

Вот подоконник, вот Вова, вот старая яблоня за окном и снег под ней.

Вот она, черная фигура, что стоит на снегу. Она словно бы размазана, и нельзя сказать, где кончается косматая шуба, а где начинается ночь. У фигуры, наверное, очки, иначе отчего Вова видит такие большие круглые глаза, а они еще и светятся в темноте…

Вова долго, может быть, часами, разглядывает ее, а потом начинает слышать голос.

В нем нет ни единого настоящего слова.

Это все шелест веток, это ветер в поле за домом, это тот звук, с которым снежинки опускаются на черную шерсть, это мерцание звезд.

Все вместе складывается в единый смысл:

Выйди.

Выйди ко мне.

Выйди.

Выйди ко мне.

К нам. Ко мне.

Выйди. Сюда.

Выйди. Выйди.

Выйди.

Ко мне.

К нам.

И Вова прижимался лбом к стеклу, стоял так и слушал, только под утро возвращаясь в кровать.

Это всего лишь сны, говорил себе Вова.

Но понимал, что это не так.

Он знал того, кто приходит.

В последнюю ночь он уже не просто стоял. Он вышел в коридор, подошел к обитой войлоком двери и попытался открыть замок. Но пружины оказались слишком сильны для него, пальцы сорвались с ручки. Механизм громко звякнул.

Из спальни выскочила бабушка.

– Вова? Это ты? – прошептала она.

Мальчик понял, что стоит в одних трусах и майке и пытается выйти на улицу. Подробности сна уходили, прятались. Но в этот раз в памяти осталось больше. Гораздо больше.

– Ты чего тут стоишь? – спросила бабушка. – Куда собрался?

Папа… Папа-а-а!

– Ба, а мама больше не приедет?

Вова покачал головой, хотел что-то сказать, но не смог, потом сел на пол и расплакался. Не от страха, а скорее от чувства, будто потерял что-то очень важное.

– Папа, – прошептал он. – Па-па-а-а!

Бабушка обняла его, и Вова понял, что она тоже плачет. Они долго сидели так, потом ушли в детскую. В кровать запрыгнул Лапки, маленький полосатый кот с белыми «сапожками» на лапах.

– Ничего, ничего, – говорила бабушка. – Ты просто во сне ходил. Все хорошо.

Вова подумал, что она утешает не его, а саму себя.

Бабушка выключила свет и опустилась рядом на кровать. Кот улегся у Вовы на животе и тихонько замурлыкал.

Вова долго лежал без сна и наконец снова спросил:

– Ба, а мама больше не приедет?

Бабушка вздохнула.

– Не говори так. Дела у нее. Бизнес… Я вот завтра на почту схожу и опять ей позвоню. Все-все ей выскажу.

– Не надо, – отозвался Вова и отвернулся, согнав кота.

Он быстро уснул, разглядывая почти неразличимые узоры на ковре. В этот раз обошлось без снов.

Было еще темно, когда он проснулся. Большая стрелка на будильнике приближалась к семи. Вова с облегчением выдохнул. Утро.

Шторы закрыты, значит, все хорошо. Пахло пирожками, на кухне звенела посуда и мяукал Лапки.

Мальчик откинул одеяло, встал с кровати и сразу почувствовал озноб. Локти, колени и спину ломило. Майка была липкой от пота.

Вова кое-как оделся и проковылял на кухню.

– Доброе утро, ба.

Бабушка переворачивала на сковородке пирожки и не обернулась.

– Доброе. Садись покушай, – сказала она. – Только со дна бери. Сверху горячие.

Вова упал на стул и потянулся к миске.

– А как поешь, угля принеси.

Мальчик тихо застонал.

Он хотел сказать, что, кажется, заболел, но понял: тогда гулять его бабушка не отпустит, а у него столько планов на день. Нужно в Хижину сходить, а еще показать Гене свой новый меч. Он распрямил спину и улыбнулся:

– Да! Конечно! Все принесу!

Бабушка покосилась через плечо. Вова понял, что перестарался. Поэтому добавил:

– А можно попозже?

– Уголь кончается. Топить чем? Я последний на пирожки истратила. Ты обедать хочешь, а греться? Все я должна делать?

– Да схожу я, схожу, – сказал Вова, взял верхний, обжигающе горячий пирожок и стал есть его, перекидывая из ладони в ладонь.

После завтрака Вова пошел за углем. С собой, кроме ведер, он взял сокровище.

Настоящий меч.

Недели две назад, еще до Нового года, был сильный буран. У дяди Миши, соседа из дома напротив, упало старое дерево. Причем прямо на хлипкий забор, который разлетелся на мелкие щепки. Бабушка сказала, что дерево это – орех и оно очень прочное.

Сосед долго ничего не предпринимал, и лишь вчера, наконец, вместе с сыном распилил его на дрова, утащил и принялся чинить забор.

Но прежде, ранним утром, Вова подкрался и отломил от ореха замечательную прямую ветку, потом, уже дома, немного подправил ее топором, достал из кладовки папину черную изоленту и обмотал ветку снизу. Вышла отличная ручка. Затем, поразмыслив, он намотал над ручкой еще много-много слоев.

Получился меч, как у дядьки из фильма «Слепая ярость»[2], который Вова смотрел в городе на дне рождения у двоюродного брата.

Меч этот назывался катана, и, как сказал ему брат, острее ничего в мире не было.

Им даже рельс можно разрубить.