Птенец

Ивану привиделся разросшийся дом мамы Магды. Сперва размытым. Но постепенно окно словно бы делалось больше, шире, а сам он как будто куда-то вплывал. Ворвался ветер — он ощутил даже ночную сырость. Видение сделалось резче, контрастнее, проясняясь и проясняясь, и тьма наконец отступила, стих ветер, стало светло и сухо, и дом, и хозяйство, и обитатели показались до того отчетливо, так близко и вживе, что Ивану хотелось коснуться, заговорить — как-нибудь удостовериться, что это не сон...

...Треть окна закрывало яблоневое дерево с тяжелыми нарумяненными плодами. Тянулась влево веселая оградка палисадника, и за ней — просторная округлая мощеная площадь, которую образовали поставленные почти впритык разновеликие, но одноэтажные строения — рубленые избы, сараи, коровник и конюшня, обшитые светлым тесом, беседки, столовая-клуб. В щелку между столовой и крайней избой выглядывал кусочек островерхого забора, по типу острожного, из прижатых тесно друг к другу оголенных стволов, и он понял, что монастырек обнесен этим забором вкруг. Где-то правее, должно быть, школа — по утрам нарядные малыши, девочки и мальчики, проходили с портфелями и ранцами именно туда. В послеобеденное время на площади делалось оживленнее, происходила какая-то непонятная ему смена. Старшие заводили в стойла коней, переставали тарахтеть трактора. В школу налегке отправлялись ребята уже посолиднее, а шустрые мелюзгавчики, поспав и переодевшись, шагали строем с тяпками, граблями, лопатками куда-то за ворота.

Ни окриков, ни шума. Организованность фантастическая.

Присмотревшись, он понял, что управляет всем Маша — та самая, про которую мама Магда писала, что нет у нее другого желания, как передоверить все ей, и, умирая, не устанет молить, чтоб только она, Маша, стала бы дальше малюток растить. Серьезная, собранная, неизменно в распахнутом сером пальто, простоволосая, Маша о чем-то строго говорила с юными доярками или конюхом, или врачом, а потом энергично садилась в пролетку и, стеганув вожжами застоявшегося белого красавца, с шиком, как молодая барынька, на рысях уезжала.

Ивану захотелось с ней познакомиться, и он попросил своих сторожей, Архипа и Нестора, передать хозяйке его просьбу. И вскоре она пришла к нему в комнату, похожую на купе, свежая, бодрая, и села напротив, отпахнув полу пальто.

— Меня зовут Маша.

— Очень приятно. Правда, мне казалось, что мы давно знакомы.

— Так и есть. Завтра будем вставать.

— Сегодня! Сейчас!

— Не могу. Так доктор распорядился.

— Пацан этот?

— Между прочим, наш Яша лучший врач в районе. От начальства отбоя нет. Без спросу за ним приезжают, хотя я запретила. Увозят тайком, как невесту.

— Больное начальство еще не критерий.

— Согласна. Но врач он действительно хороший.

— Шибко молод, как я погляжу.

— По-твоему, молодость — синоним некомпетентности?

— Конечно. По себе знаю.

— Как тебе живется в столице?

— Средне.

— Не обижают?

— Бьют ли розгами? Бьют.

— Хочешь посмотреть, как мы живем?

— Из окна?

— Провезу, покажу.

— Выйди, я оденусь.

— Не сегодня.

— Но черт возьми — почему? Я же здоров, как бизон!

— Хорошо у тебя, — сказала. — Завидки берут.

И ушла.

И тотчас вошли и стали по бокам двери Архип и Нестор — они по-прежнему находились при нем неотлучно и ни в какие разговоры не вступали. Ему разрешалось вставать и несколько раз в день не более четверти часа молча гулять в проходе между кроватями.

Я болен? Почему меня держат взаперти?

Моложавый врач Яша забегал все реже и реже, зато Маша теперь чаще.

И охотно рассказывала.

— ...Пресса нас жалует. Центральная в том числе. Как и районное начальство. Ты спрашиваешь, откуда дети? Пополнение? Усыновляем, удочеряем. К нам идут. Молва. Теперь и выпускники наши приносят охотно. На собственном опыте убедились, что детям у нас интереснее, чем в семье. Но не стану скрывать. Чаще подбрасывают. Несчастные обманутые женщины. Или молодые эгоистки.

— Или психи и пьянь.

— Реже. Как правило, не доезжают — все- таки не ближний свет. Если нет ярко выраженной патологии, берем. У нас превосходный педиатр, Захар. Ему помогают Люба и Паня, тоже с медицинским образованием. Подкидышей с необратимыми отклонениями сдаем в институт, у вас там, в Москве. Конечно, бывают и слезы, истерики. С детьми выпускников или знакомых, и всех других, пришедших к нам по убеждению, та же процедура. Кто постарше, после трех-четырех, еще и тестируем. Сложнее с подростками. У нас возрастной ценз — до двенадцати лет, хотя мама Магда не соглашалась, по ее мнению, и шестнадцатилетних следует брать. Решаем сообща — коллегиальность. Выработали и утвердили устав.

— У вас и больница есть?

— На тридцать коек. Гэдээровское оборудование.

— А меня почему в одиночке?

— Ты — гость.

— Который хуже Мамая?

— У нас и ясли, и детский сад, и школа своя. Между прочим, я по совместительству завуч.

— А не по совместительству — диктаторша? Царица?