Птенец

Маша отошла в глубь комнаты и встала перед зеркалом. Он лег. А с нею вдруг сделалось что-то, она обернулась и сказала, дрожа:

— Все еще ничего не понял?

Подошла и села. И взяла его за руку. Горячая, взволнованная.

— Думала, ты догадливее... Мы советовались с мамой Магдой... И остановились на тебе.

— На мне?.. Извини. Не могу. И вообще, с какой стати? Ты шутишь?

— Ни капельки.

— С ума сойти. Как? Почему?.. Кота в мешке?

— Навели справки. Полная папка.

— И дельце, значит. Шикарно. Дашь почитать?

— Я серьезно.

— Не смеши людей, царица. Какой из меня жених? Тем более муж?.. Не верю... Розыгрыш?

— Нет.

— Ну, хорошо, допустим, вы решили. А я? Меня вы спросили? Согласен я, хочу или нет? Может быть, на минуточку, у меня свои планы?

— Все твои планы останутся при тебе.

— Измены в том числе?

— Я знаю, что ты болтун. И не слишком смел. И шутишь иногда по-дурацки. Но учти. Я гордая. Любого другого... Ты завещан мне!

— Брат — сестре?

— Ты мне брат по воспитанию, Ваня. По духу.

— Все равно суд не пропустит.

— У нас поощряется.

— Погоди. А вдруг я не желаю быть семьянином, отцом?

— Ничего. Я тебе не противна, вижу. Остальное пустяки. Обязательства, долг — об этом можешь не беспокоиться. Освобождаю.

— А любовь?

— Что — любовь?

— Вроде нельзя без нее, грех. Ни шиша не получится.

— Стерпится. Не мы первые. Оба молоды, тела пойдут на отклик. А любовь... Попозже. Или ее не будет совсем. Она, Ванечка, не в нашей власти. Да и та любовь, о которой ты говоришь, не самая лучшая. К детям — выше, чище.

Он закурил, поправил подушку и сел поудобнее.

— А вот еще, королева... Как быть с тем, что моя жизнь — все-таки моя? Что есть у меня слабенькое желание распорядиться ею по собственному усмотрению?

— Отвечу... Что делать, Ваня... Тебе кажется, ты приехал случайно, а это рука судьбы. Выхода у меня нет. И значит, его нет и у тебя. Воля мамы Магды священна. Без собственных детей я жизни своей не мыслю. Материнство — мое предназначение. И дело, затеянное мамой Магдой, оставить не могу.

— Мой, мое, мне. Шерочка с Машерочкой, цинизм с эгоизмом.

— Да, суженый мой.

— Нет, товарищ диктатор в юбке.

— Да, суженый мой.

— Ого. Если я правильно понял, тут сон и погибель нашел?

— Тюрьму, ты хочешь сказать?.. Ох, свободолюбивое чадо. Не торопись. Я не изверг. И кошачей страсти к тебе не испытываю. Предлагаю честную сделку.

— Честную?

Он встал с кровати. И подошел. Плечи Маши дрогнули. Он обнял ее. Она развернулась и приклонила лицо ему на грудь. Иван гладил ее по волосам. Лоб ее и нос холодили ему кожу, губы — горячили.

— Не уедешь завтра?

— Отчислят, сестричка. Зачем тебе муж с незаконченным высшим?

— Издеваешься? — Она резко отпрянула. — Эх, ты.

Оттолкнув его, выбежала из комнаты и щелкнула снаружи ключом.

А утром его под конвоем вывели на площадь.

Должно быть, ночью в центре ее спешно сколотили деревянный помост без перил, и Иван понял, что Архип и Нестор, приказав взять руки за спину, ведут его именно туда.

Они почему-то торопились. Иван оскользался на булыжной мостовой, спотыкался. И ворчал, обращаясь к тем немногим, что в этот ранний час уже вышли на площадь поглазеть.

— Изверги. Изуверы. Куда вы меня — на костер? Но я же не Жанна д’Арк!

Он заметил, что под помостом хворост внавал, а рядом с лестницей в четыре ступеньки — канистры.

Подошли, и Архип и Нестор втолкнули его по ступенькам наверх, развернули и стали по бокам.

Из близлежащих улиц тек на площадь народ. Кучно, дружно.

— Эй! — кричал Иван. — Торопись, подешевело!

Знакомые лица. Родионыч, Инка с Феней, и Феклиса, Николай, Федька, уже большие, повзрослевшие, и Надька Заварухина с Драндулетом, и Серафима Никитична с дядей Петей, и Леонида, и бригада Азикова в полном составе, и Маша с Яшей, не было только (или не разглядел в толпе) Бундеева, Попечителя, мамы Магды.

Родионыч жестами усмирял. Пора начинать, надо, чтобы перестали галдеть.

Потом кивнул Маше — приступай.

Маша выделилась из толпы, и тотчас Архип и Нестор покинули помост.

— Иван, — громко и внятно заговорила Маша. — Ты хотел суда.

— Кто — я? — заорал Иван. — Ты спятила! Какого еще суда? Мои проступки под уголовный кодекс не подпадают!

— «Свобода не в том, — суровым голосом сказала Маша, — чтобы говорить произволу своих желаний: да, но в том, чтобы уметь сказать им: нет!»

— Сестрица! — кричал Иван. — Это по писаному! Ты давай своими словами! А то убегу!

— Знай. Здесь твой дом. И семья твоя здесь. Но ты потерял нечто важное...

— Ха! На костре! На эшафоте! Здесь — мой дом?.. Сатрапша!

Маша отвернулась и трижды хлопнула в ладоши.

В окна столовой высунулись горнисты. Грянул марш.

Явились барабанщики — из самых младших, девочек и мальчиков. За ними ряженые — из тех, кто постарше.

Шум, ор.

Ряженые несли на длинном шесте разрисованный куб в рогоже, на гранях которого — размалеванная физиономия Ивана. Лики. Очень похожие и очень разные, но все как один с ядовитой ухмылкой.

Дети кривлялись, чумазые, разодетые, и он не сразу понял, что они копируют его. Весело и откровенно — по-детски.