Птенцы Виндерхейма

Удар. Мальчишку учили драться, но он не ожидал нападения и теперь прижимает руку к разбитому носу.

Позже врач выправит свернутый нос, но гордым профилем соседу уже не хвастать.

Крупные красные капли пятнают белую тунику. Он вскакивает, выкрикивая угрозы и оскорбления, и вот уже на поляне для пикника, захлебываясь ненавистью, сплетаются два рычащих и ревущих зверька.

Вкус чужой крови, обломанные ногти, боль в сбитых костяшках, животное урчание, идущее откуда-то из самого нутра, и ненависть, ненависть, ненависть.

Она приходит в себя, сидя верхом на поверженном противнике и выкрикивая ему прямо в лицо:

— Моя мать в тысячу раз благороднее тебя, вонючий ослиный помет!

По лицу текут злые слезы.

— Что здесь происходит, юная леди? — Голос отца холоднее стылой февральской вьюги.

— Папа… — И становится очень страшно.

Отец говорил с ней, говорил перед этой поездкой. И она обещала, клялась, что будет выше любых насмешек. Что она будет достойна своего рода и своего происхождения, что не опозорит и не унизит свое имя.

И вот она его унизила.

Девочка встает с поверженного противника. Встает медленно. Встает так, будто воздух внезапно стал вязким и липким.

Надо повернуться. Надо встретиться с отцом глазами. Надо…

Она знает, что прочтет в его глазах. Презрение.

— Папа, — повторяет она дрожащим голосом и умолкает.

Что можно сказать? Как оправдаться?

Слова падают, как камни:

— Только глупцы отвечают на насмешки ударом. Только ничтожные и ни на что не способные ненавидят. Только слабые духом не умеют обуздывать свои чувства.

— Папа, — шепчет девочка, — прости.

— Ты разочаровала меня, — говорит отец, и это как приговор. А потом добавляет то, что она слышала уже не раз за свою недолгую жизнь: — Неудивительно. Я слишком многого от тебя хочу. А ты всего лишь женщина.

Презрение — максимум, чего достоин человек вроде Хельга. Ненавидеть его — это унижать себя.

Но отказаться от ненависти не получается.

«Папа, прости».

— Мне совсем не нравится Хельг, — повторила девушка.

— Ага, ага. Ну конечно же нет. — Фридмунд согласно кивнул и еще раз подмигнул. На лице его застыла ухмылка.

— Ты мне не веришь?! — Почему-то понимающая, скабрезная ухмылка бритоголового взбесила ее сильнее любых слов. — Да я с ним на одном острове срать не сяду!

— Ну, ты и терпеливая. — Фридмунд опасливо отступил. — Или тайком на Бьёрсфордор плаваешь?

Ярость схлынула, как уходит вода в отлив. Альдис невольно расхохоталась:

— Ты просто невозможен! Невероятное трепло. Почему я не могу на тебя злиться?

Сокурсник приосанился:

— За это меня девушки и любят. Кстати, а я тебе нравлюсь?

— Угу. Особенно твоя стрижка.

Девушка швырнула последний тюк на площадку перед канаткой и облегченно выдохнула:

— Все, вроде закончили. Пойдем, что ли?

— А ты сейчас куда?

— К Сигрид. Она, наверное, в своем коттедже.

— Я провожу! — вызвался бритый. — Давно хотел посмотреть, где Уничтожительница Волос обитает.

По дороге сокурсник сначала развлекал ее смешными историями, а потом как-то незаметно разговор снова свернул в сторону более интимных вопросов.

— Наверняка ты по Дроне вздыхаешь. — Фридмунд покосился на девушку и сам вздохнул. — Кого из девчонок ни спросишь, все по нему сохнут. И что в нем такого? Подумаешь, сто раз отжаться может. Я, знаешь ли, тоже много чего могу. Но я же этим не хвастаюсь!

Альдис изумленно покачала головой. Она-то думала, что выяснение, кто кому нравится, — прерогатива исключительно женская.

Нет, ну не то чтобы она оставалась совсем безразлична к Дроне… Бхата трудно было не уважать. Бесстрашный, великодушный, уверенный в себе. Его словно окутывала аура успеха и силы. А уж что он вытворял на учебной площадке!

Когда Дрона двигался по ней с бокеном или кхандой, он был воистину прекрасен. Стремительные, легкие и точные движения, смертоносная грация профессионала. На такое можно смотреть часами…

Но «вздыхаешь» было каким-то неверным, глупым словом. Оно не вмещало в себя ни уважения, ни восхищения, ни желания учиться, чтобы стать такой же сильной. В нем было только куриное кудахтанье и фальшивые слезы в подушку.

— Не угадал. На самом деле мне нравится Вальди. Люблю мужчин постарше. — Она показала бритому язык.

Парень нисколько не смутился:

— Мне, кстати, скоро тоже сорок три будет.

— Так ты шпион-оборотень? — поддержала Альдис игру. — Как же ты обманул душеведа на экзамене? Или он тебя по знакомству пристроил?

Фридмунд воровато оглянулся и понизил голос.

— Между прочим, такие шпионы правда были! В имперской разведке чжаны готовили специальных агентов. С помощью мазей, настоек, акупунтуры и тренировок эти агенты в сорок лет выглядели как пятнадцатилетние, — поведал он трагическим шепотом.

Скорее всего, шпионы, как и черно-белые колдуны, были очередным порождением буйной фантазии сокурсника, но Альдис вдруг остро захотелось, чтобы они существовали на самом деле.

Интересно же. Вот бы почитать книгу про жизнь такого человека.

— Ты один из таких шпионов?

— Не-а. Просто мне скоро будет сорок три.

— И как скоро?

— Ну… можно сказать, что завтра. — Он хитренько улыбнулся. — Если рассматривать мою жизнь в масштабах вечности, конечно.