Птичий домик (СИ)

- А вот самая запомнившаяся картина в его доме, сразу после похорон его отца, - сказала Марселла Кросби. - На нем странная черная шапочка, жесткая, как для дерби, но с очень низкой тульей и траурным крепом, пришитым поверх околыша. Костюм на нем очень короткий и тесный. Он всё ходит взад и вперед, пытаясь совладать со своим горем, но вдруг не выдерживает, роняет голову на старую лоханку матери и разражается рыданиями.

Она откинула назад волосы, закрыла глаза, чтобы сосредоточиться, и продолжила:

- В этот миг его, наверно, охватил ужас: он понял, что остался один в этом мире, которого так боялся, и который гнушался им. Потом, мне кажется, он должен был броситься к дверям и к окнам и надежно закрыть их.

Мистер Нэйшен вобрал воздух еще глубже, погрузился в кресло и заметил, что, по его мнению, фантазия о закрытых дверях и окнах самая любопытная. Возможно, это случилось на самом деле; возможно, именно это положило начало необыкновенному интересу Эммануэля к замкам, стержням и запорам, так поразившему полицию, много лет спустя.

Он медленно растер сигарету и, погасив ее, продолжил:

- Эммануэль после смерти отца, вероятно, не только остался в одиночестве, но оказался бездомным, и для него началось жалкое существование скитальца, потому что он от случая к случаю помогал домохозяйкам и редко проводил больше дня на одном месте. Он был вроде деревенского поденщика, ходил от деревни к деревне, от одного крестьянского двора к другому и делал всякие работы по дому. За это его кормили, пускали переночевать, а иногда перепадало ему несколько монет. Он стряпал, убирал, чинил то да сё, пек хлеб для хозяев, но лучше всего ему удавалась стирка: для этого его обычно и приглашали.

Но мистер Нэйшен не хотел, чтобы у его слушателей сложилось впечатление, будто у Эммануэля не было в те годы честолюбивой мечты. И если кто-то так думал, то заблуждался, потому что у этого мальчика была заветная, хоть и скромная цель, которой он никогда не изменял: уехать в Америку и со временем открыть там свою прачечную. Задача была непосильная, и чтобы добиться своего, он обрек себя на крайнюю бедность и лишения. Всё же он скопил достаточно денег на дорогу и немного сверх, и когда достиг двадцати лет, торжественно сошел на берег в Нью-Йорке.

Стирка была его делом, и он сразу же нашел себе работу в прачечной, скромном заведении где-то в нижнем Ист-Сайде, и следующие несколько лет, как отмечено в собранных полицией после его смерти материалах, проводил долгие часы, согнувшись над лоханкой или гладильной доской. Жил он сам по себе, и если робость характера мешала ему обзавестись друзьями, она в той же мере охраняла его от врагов. Единственным удовольствием, которое он позволял себе, было курение, и мистер Нэйшен ощущал, что раньше или позже ему придется рассказать об этом, потому что покупка пачки сигарет сыграла роль в его гибели.

Люди, знавшие Эммануэля в те годы, описывали его как худощавого, пышноволосого, робкого, но эксцентричного мужчину небольшого роста и слабого телосложения. Хотя мистер Нэйшен считал возможным поверить всему, что он слышал об Эммануэле Фогеле, он никак не мог согласиться с рассказами о его физической хрупкости, потому что всю жизнь Эммануэль обыкновенно выполнял работу, от которой и здоровая ломовая лошадь откинула бы копыта на улице. Адвокат Джон Литтлтон рассказал:

-Я знаю, что он, в конце концов, обзавелся своей прачечной. Вопрос только в том, сколько на это ушло времени.

- На это ушло десять лет, - уточнил мистер Нэйшен. - К этому времени он скопил тысячу долларов и уже присмотрел место на первом этаже в Гарлеме, где, как он надеялся, его заведение будет процветать.

Уже стемнело. Слуга-филиппинец в дальнем углу гостиной наполнял шляпки жареных грибов фаршем из крабов и омаров. Он гордился своим присутствием при таком разговоре, улыбался и одобрительно кивал всякий раз, когда мистер Нэйшен высказывал убедительный довод. Он считал, что его хозяин недостаточно напорист, что слишком часто позволяет своим гостям не столь высокого ранга брать верх в разговоре.

Слуга выложил грибы на тонкие круглые тосты и сдобрил каждую порцию острым золотисто-коричневым соусом, который он сам довел до совершенства. Только начав работу у мистера Нэйшена, он на первых порах иногда опускал поднос, потирал руки и безудержно хохотал при остроумных замечаниях хозяина, закатывал глаза и бросал на гостей обольстительные взгляды, как бы призывая их оценить эти слова и тоже зааплодировать. Наконец, мистер Нэйшен разъяснил ему, что такое выражение одобрения, хотя согревает сердце и чрезвычайно лестно, не вполне отвечает строгим формам общения, и что ему нужно от этого отвыкнуть. Теперь, разложив грибы на серебряном блюде, он беззвучно приблизился к гостям, сверкая белыми зубами. В эту минуту мистер Нэйшен говорил: