Птичий глаз

На площади старого района горел всего один фонарь, свет от которого то и дело дрожал. Он освещал центральную часть площади, оставляя в тени весь край, будто скрывая там самых отвратительных монстров из кошмаров. Они боялись выйти на свет, чтобы их лишний раз не разоблачили за все злодеяния. Но стоит ступить за дрожащую полоску света, они тут же накинуться, разрывая плоть кривыми зубами. За площадью находился старый завод по ремонту вагонов, который сейчас уже готов был открыться в новом месте. В старом помещении стены поросли мхом и плесенью, а потолок мог обвалиться в любой момент. Двери были заколочены вот уже почти год, а огромные железные ворота заперты на засов, что уже давно заржавел. На первом этаже были выбиты окна какими-то хулиганами, а задняя дверь, что раньше была запасным выходом, выломана в надеждах украсть что-то или найти укромный уголок бездомным людям.

Скворец начал волноваться, еще когда на площади увидел знакомые машины. Он видел их, когда следил за бандитами у ресторана. Иномарки блестели черным от света единственного фонаря, а надежда потухла ровно так же, как и закатное солнце. Скворец достал пистолет и, схватив Соловушку за руку, потащил ее к зданию. На улице было тихо, так что были слышны крики пьяных людей с соседней улицы. Как только перед их лицом появилась стена из белого кирпича. Скворец прислушался к звукам внутри. Он слышал голоса, но не мог разобрать слов, и поэтому потащил Соловушку дальше, к разбитому окну. Девушка за его спиной дрожала, и периодически он слышал, как она всхлипывает носом. Он мог бы обернуться, обнять ее и утешить, что все хорошо, но разве это было правдой? Скворец вспомнил, как в детском доме он прятался под кровать от обидчиков, утирая слезы кулаком. Если бы Филин не показал ему, что он может быть сильным, то, возможно, он сейчас уже был бы мертв. Он решил доказать Соловушке, что она тоже сильная, может постоять за себя и защитить брата. Тем более он всегда будет рядом с ней, чтобы помочь. Она должна перестать полагаться на кого-то, а стать непробиваемой стеной, которая не будет никого бояться. Скворец любил ее так сильно, что решил вместо защиты подарить ей возможность научиться защищаться самой. Что бы ни значили те обещания, он не может жить вечно, а она не всегда будет рядом. И поэтому самым оптимальным решением было научить ее саму быть себе опорой.

Он слышал их. Он видел их силуэты в ночной темноте. До них было подать рукой, и Скворец бы без раздумий бросился в драку, если бы не Дрозд. Худшие опасения подтвердились, и Дрозда действительно приняли за того, кто убил их человека. Дрозд стоял на коленях перед высоким мужчиной с опущенной головой. Его волосы вымокли от пота, а плечи дрожали от страха. Скворцу показалось странными, что их спутали, ведь сам он был выше и шире в плечах. Их можно было спутать года три назад, но явно не сейчас. Сейчас Дрозд походил на поломанную игрушку, что подверглась издевательствам особо проказливого ребенка.

— Ну что ты сидишь, как бедный родственник? — мужчина перед ним схватил его за подбородок. — Мельник рассказывал, раньше ты посмелее был. А теперь что-то поник.

Дрозд устало посмотрел на него, прикрывая влажные глаза. За все время он не сказал ни слова. Его губа, нос и скула были разбиты, а под глазом алый след от удара, что непременно завтра должен превратиться в синяк. Дрозд снова опустил голову, сжимая связанные руки в кулаки. Ушибы по всему телу, что прежде горели, сейчас начали ныть самой отвратительной болью. Когда его ударили по голове, было терпимо. Когда его кинули в багажник, было страшно, но потом, когда бросили связанного на бетонный пол, а после прижали ботинком голову к земле, было невыносимо.

— Ты много бед нам принес, мальчик, — мужчина потрепал его по голове. — Сначала твой отец наши деньги к рукам прибрал, затем ты моего человека убил. Сплошные убытки. Но ты же нам возместишь все?

Дрозд снова вздернул подбородок и слабо улыбнулся. С самого начала он понимал, к чему все идет. Внезапно он вспомнил, как сильно испугался, когда увидел Скворца, связанного в доме Филина. Но что теперь? Почему сейчас он не испытывает никакого страха. Единственное, что он испытывал — невыносимую тоску о том, что все закончится без единого шанса на вторую жизнь. Каждый день своей жизни он боялся за маму, за Соловушку, за названного брата. Каждый день он делал все, чтобы огородить свою семью от несчастья. Сейчас больше не осталось места страху, а осталась лишь надежда на близкий конец. Он невыносимо устал без конца бегать по углам и предугадывать дальнейший шаг, чтобы не оступиться. И сейчас, когда он, наконец, ступил в эту бездну, то готов был падать, глядя на свет над головой, и жалеть, что не радовался ему, пока была возможность.