Птичий рынок

Но и это меня не устраивает, потому что по шоссе быстро ездят машины, а лежит оно в центре лесного массива, и глупым тварям, что обитают в массиве, постоянно приходит охота перебраться из пункта слева в пункт справа. Шоссе хорошее, асфальт приличный, машины едут быстро и вечно сшибают кротов, лягушек, птиц и всяких других зверушек, в неурочный час пустившихся за лучшей долей из левой части леса в точно такую же правую. Я иду по шоссе и вижу сбитых. Иногда водители относят их на обочину. Это всё, что они могут сделать. Я рада, что у меня больше нет машины. Вполне возможно, что будь она у меня, и я бы в темноте не заметила крота или не успела бы среагировать на лягушку, выпрыгнувшую в свет моих фар.

Бывают дни, когда на обочине никто не лежит. Так кажется невнимательному взгляду. Но мне, отшагавшей километры по маршруту Михайловское – Петровское и обратно, известно, что это лишь часть правды. Машины сбивают бабочек. Бабочки тоже перелетают через дорогу и попадают в поток воздуха, создаваемый машиной. Иногда прилипают к лобовому стеклу, а потом их отбрасывает на обочину или на дорогу. Там они лежат, не в силах прийти в себя. Потом их переезжают следующие машины или они умирают сами.

Бабочки живут, наверное, немного. Может, они бы скоро умерли, даже не попав в стремительный машинный воздух. Я не выясняю. Это лишит мои эмоции маневренности. Сейчас я могу сильно страдать, если решаю, что они живут долго и их смерть преждевременна, – либо тихо грустить, сочтя, что им и так недолго оставалось.

Но свою меру моего сочувствия бабочки получают в любом случае. Я ведь не могу просто так оставлять их на дороге. Считаю своим долгом – коль скоро я единственный свидетель их гибели – находить им место упокоения.

Как хоронить бабочек? Закапывать их – ерунда, это не даст сохранности. Оставлять поверх земли – первый же порыв ветра унесет и бросит ломкие мертвые крылья под новые колеса. То есть надо искать место тихое, укромное, приятное. При этом никакого желания сходить с дороги и бродить по лесу в поисках подобного места у меня нет: какая-никакая, но у меня своя жизнь и свои планы на нее.

Иногда я таскаю за собой мертвых бабочек по полдня. В таком как бы кулаке – точнее, в ладони с полусогнутыми пальцами. Это и защищает от ветра, и не ломает бабочку. Однажды, кстати, одна оклемалась и принялась барахтаться у меня в этом полукулаке. Я дотащила ее до турбазы в Пушкинских горах и оставила выздоравливать за камешком. К сожалению, я нашла ее там на следующий день мертвой.

Моя история произошла в тот день, когда мне попалась не бабочка, а стрекоза. Не знаю почему, но я решаю, что это существо мужеского пола. У него практически оторвана голова. Почти безголовый Ник, так сказать.

Он оказывается мужественным существом, этот стрекоз. Я сажаю его на палец, Ник крепко берется за него всеми ногами. Я размышляю, что он, наверное, ничего не видит своими уникальными панорамными глазами – всё же к чертям собачьим оторвано. Сигнал какой-нибудь не доходит куда-нибудь. Так мне кажется.

Итак, я имею на руках (на пальце) слепого стрекоза. Сколько они живут, я не знаю, но догадываюсь, что в таком состоянии это не должно быть долго. Встает вопрос о традиционных ритуальных услугах.

Но стрекоз не спешит умирать. Он топчется на пальце и, по-видимому, пытается осмыслить свое новое положение. У меня появляется надежда. Кто знает – может, у них что-то как-то регенерируется? Червяки, разрубленные пополам, живут дальше в двух экземплярах. У ящериц отрастает новый хвост. Мало ли. Я подпираю согнутым пальцем стрекозиную голову так, чтобы она упиралась в шею – а что, иногда простое механическое соединение оборванных проводков обеспечивает движение тока.

Не то чтобы я жду, что стрекоз скажет мне: “О, теперь что-то вижу”, – но какого-нибудь знака, честно говоря, жду. Но нет, судя по всему, ему без разницы. Так мы проходим еще с километр.

Я начинаю понимать, что поставила себя в идиотское положение. Помирать отважный Ник явно не собирается. Объяснить ему, что жить у него не получится, я не могу. Тогда я решаюсь на компромисс – оставить его у обочины в месте понадежнее. Запомнить место. Забрать на обратном пути, если дождется.

Я нахожу прекрасное, запоминающееся место у фонарного столба. Рядом невысокие кусты, лопухи и одуванчики. Я сажаю почти безголового на мясистый, располагающий к себе лист. К моему удивлению, стрекоз отчаянно сопротивляется. Мне приходится по одной отсоединять его цепкие лапки и перемещать их на лист. Мне стыдно, потому что он ни фига не видит и борьба явно неравная, не сказать нечестная. Мы бьемся со стрекозом довольно долго – растерянные и подавленные. Мимо проносятся машины с туристами. Надеюсь, они не обращают на меня внимания. Наверное, они успеют осмотреть Петровское, прежде чем я отдеру от себя все стрекозиные ноги.