Птичий рынок

При этом он косит и без того косоватыми глазами, чтобы видеть себя в зеркальце для бритья, которое мы прикрутили проволокой к прутьям клетки. Зеркало это увеличивающее, Семён доволен – птица так птица. С-семён, удовлетворенно бормочет он, огр-ромный Семён, С-се-мён выс-соко!

Он действительно сидит довольно высоко, прут чуть ли не два метра высотой, тому есть резон…

Между тем он начинает топтаться, переминаясь с ноги на ногу, как мальчишка перед дверью занятого сортира. Нет больше сил терпеть, а терпит. Семёну-то легче, он переминается просто от раздражения: вороны сверх всякой меры разорались во дворе, а Семён не любит орущих ворон. По двору носится стая взъерошенных черных птиц штук с десяток, кажется, они уронили вороненка и теперь суетятся, пытаясь его поднять… Похоже, что Семёну не нравится именно ситуация. Я, например, ненавижу родителей, у которых в публичном месте неостановимо орут дети. Не можешь успокоить – зачем рожала?!

…А мать дергает несчастного за руку, так что он крутится вокруг своей маленькой оси, а мать шипит – замолчи, ты замолчишь или нет? – а дитя надрывается еще пуще, а Семён раздраженно топчется на месте, а табор шумит всё сильнее…

А потом вдруг снялись и улетели, продолжая бессмысленно орать. Вероятно, скоро вернутся – это наша, дворовая стая.

Между тем Семён никак не успокоится, всё переминается с ноги на ногу и бормочет… Пр-роклятая птиц-ца, Сем-мён кр-расавец не любит чер-рных…

Тихо, Сеня, услышат про черных, угодим в фашисты…

Послушный Семён уже не переминается с ноги на ногу, уже не бормочет про черных, стоит неподвижно в клетке, и похоже, что ему там хорошо.

Вороны вернулись, расселись по двору, каркают негромко.

Сумрачный ранний вечер.

Подростковым хриплым голосом орет вороненок.

Почти неслышно шепчет попугай.

Если прислушаться, можно всё же разобрать, что говорит он себе. Мне так не спеть, вот что. Сплошные комплексы, а не птица.

Между тем неведомо откуда возникает соседский кот. Он ложится у подножия прута с клеткой, свернувшись в виде пельменя, или, поскольку есть некоторые проблемы с пельменями в родительном падеже, – в виде человеческого уха.

Вороненок клюет кошачий хвост и делает вид, что отскакивает в панике. Кот переворачивается на спину и прикрывает нос лапой. Он очень красив, рыжий кот. И у него комплексов нет совсем.

Он смотрит на желто-зеленые перья, парящие где-то в вышине, и усмехается.

Орет на весь дачный поселок вороненок.

Мне так не спеть, думает вовсе посторонний прохожий, спешащий на пригородную станцию, электричка как раз через восемь минут, вот она уже взвыла…

И всё думают одно и то же, хотя каждый думает сам по себе. Мне так не спеть – привязчивая мысль.

Екатерина Рождественская Священное животное

Домик наш небольшой стоял перед самым полем-пустырем, которое простиралось вдаль почти до горизонта. Что-то кроме закатного солнца на горизонте тоже виделось, я это точно помню, но что-то незначительное, как если бы смотреть на море и увидеть где-то далеко-далеко проплывающее утлое суденышко. На поле том не росло ничего путного, кроме высоченных сорняков, оно прижило много живности, которая довольно часто навещала наше жилье, стоящее на форпосте и отделяющее мир живности неразумной от живности разумной – людской. Ну или считалось, что она разумна.

Перед домиком зеленел крошечный садик – метра два на пять, с тремя колючими отгородительными кустами, в которых по идее должны были застревать чужаки с пустыря. Они и застревали. То птица крылами замкнется и забьется, а я выбегу со шваброй ее спасать, то змеюка какая приползет спину чесать о колючки, да шкуру свою принародно сбрасывать – то еще удовольствие, скажу я вам, это наблюдать, а то и корова забредет – худющая, мосластая – и застынет у ворот, печально поглядывая вокруг из-под густых приопущенных ресниц. И ни туда она, ни сюда. Стоит, жует сто раз пережеванную жвачку, потом вдруг плюхнется на раскаленную землю и жует уже лежа. Тронуть нельзя, что вы, самый большой грех! Ну, может, не самый, но порядочный.

Аааа, я ж вам не сказала, что мы жили тогда в Индии.

Целых три года.

Ну а корова там животное священное И есть ее, соответственно, нельзя. Табу.

Ну, табу и табу, но все равно же любопытно, почему к ней, корове, с таким пиететом!

Порасспрашивала, узнала, что корова для индийца всё равно что мать родна – она и скромна, и добра, и мудра, и спокойна. Как с такими-то качествами ее убить и съесть? Есть еще один важный момент – когда человек там, в Индии, умирает, то именно корова переводит его через ритуальную реку, а если ты от нее когда-то откусишь кусок или побьешь, то кто тебя в нужное время переведет? Никто. Так и зависнешь в нигде, между тем и этим миром.