Птичий рынок

Иногда в садик залетали колибри. Беленькие, бесшумные, длинноклювые, похожие скорее на носатых мотыльков, а не на настоящих птиц. Сначала они застывали в полете у наших колючих кустов с чахлыми бесцветными цветками, уж не знаю, чем они могли там напиться, а потом взмывали вверх, нацеливаясь на единственное в нашем садике дерево с романтичным названием “Смерть европейца”. Его так назвали совсем не из-за того, что огромные красные цветки пахли чем-то, мягко говоря, неземным, а увесистые плоды, падая с десятиметровой высоты, могли если не убить, то покалечить неосторожного прохожего и совсем необязательно европейца. Дело совсем в другом. Дерево отцветало в конце апреля – начале мая. В это время приходило настоящее лето, без всяких поблажек, без единого облачка, без капли дождя, мощное, знойное и потное, с забивающими всё живое пыльными бурями, от которых в принципе нигде нельзя было укрыться. Воздух становился тяжелым, вязким, масляным и раскаленным. Чтобы вдохнуть, нужно было усилие. Всё индийское лето для нас и состояло из усилий. В этот сезон, когда всё вокруг уползало в тень, зарывалось в норы, пряталось от жары и старалось не появляться под открытым солнцем, зацветало своими наглыми, похожими на задницу павиана, цветами, дерево “Смерть европейца”. Туда колибри и устремлялись, создавая очередь и шевеление у каждого цветка. “Смерть европейца” оживала, начинала трепетать, наполнялась цветом и щебетом.

Мы отбыли, отжили, выжили в Индии три долгих года. Прижились. Пустырь к нашему отъезду стали застраивать, звери разбежались, гады расползлись, колибри превратились в мотыльков. Хэм не стерпел грохота грузовиков и растаял в пыли. Просто взял и растаял.

А иначе как он смог уйти? Пешком? По дороге куда-то вдаль? Мерно раскачиваясь и держа на палке за спиной узелок с пожитками?

Может быть.

Иногда он, наверное, краснел, чтобы проезжающие машины остановились, и тогда разбегался и прыгал на бампер самой яркой, чтобы мгновенно слиться с ней цветом.

Но узелок всегда выдавал его…

Саша Николаенко Повесть про мышь и Льва Толстого

Вот идешь, бывает, бульваром, весенним топленым вечером, всё вокруг в сердце льется, ластится, воздух ласковый, воробьишки черлыкают, тополя… И в душе такое, знаете что творится? Так и кажется, что вот-вот…

Что как будто уцепил счастья ниточку, а потянешь, и размотается весь клубок. И до того об этом крепко бывает предчувствуешь, что и не заметишь, как дойдешь до метро…

Числа 1 сентября

Повезло мне сегодня наблюдать на улице случай.

Иду часу в пятом вечера от магазина, смотрю – кошка чего-то там у трубы копошится. Прыг! Отпрыгнет потом, вся выгнется, пробежит, вернется, и думаю, что это она там?

Подошел тихонечко, не спугнуть бы чтоб, и как раз об эту трубу паршивую, чертыхнулся. Заорал, конечно же, не сдержался, думал, убежит эта кошка сейчас, меня напугается, а она ничего, и опять всё так: прыг! Отпрыгнет потом, вся выгнется… Я поближе. Смотрю, а у ней мышонок там – может, мышка? – малюсенький, и вот эта кошка с ним забавляется, этак лапкой к травке прижмет, подержит – отпустит, играется…

Мышь, как кошка отпустит ее, побежит, мол, спасусь сейчас! Только кошка подождет немножко, и снова цап ее, цап! И зубами так – знаете? – как они кутят-то носят, прикусит. Прикусит, выронит, затаится, подождет, пока мышь очухается, и опять.

И какая зверюга хитрая, понимаете? Соображает, подлая, мыши чтоб надежду давать! И убить не хочет ее, и такое тоже, видно, понимает она: что я буду, мол, с дохлой играть? Ведь скучно. Да еще на меня эдак бесом – зырк! Зырк да зырк, иди, мол, отсюда. Но стою я и думаю.

Так вот, думаю, и жизнь с нами в кошки-мышки. То же самое ведь, а как? То прижмет как следует, то отпустит, а уж как надоест забавляться ей, тут и крышка.

Очень это происшествие заинтриговало меня как писателя. Живой пример на глаза. Другой бы мимо прошел, а мне нужно.

Кошка тут еще выдумала. Подщеплет мышь лапочкой, в воздух подкинет, мышь взлетит у ней, и тут же шлеп в лапы. Так что только мышь с неба падет, она ее опять вверх…

И дало себя знать это во мне: сколько ж можно?! И такое вдруг к кошке этой нашло на меня нетерпение! Отвращение! Захотелось ей тоже так наподдать как следует, до забора чтоб летела она у меня, кошка эта, хотя я кошек люблю. С детства у нас всё в доме кошечки были. Только при Анне кончились. Она женщина ядовитая. Кошек не любит. Говорит, что в доме от них грязь и шерсть.

И зачем я на ней женился?